Читать книгу - "Пояс Койпера - Николай Дежнев"

Тяжело вздохнув, я поднялся на возвышение и оказался один на один с притихшим темным залом. Светились над дверями указывавшие выход огоньки, ряд за рядом уходили к потолку едва различимые силуэты людей. На экран телесуфлера были выведены слова: «Дорогие друзья! Раз уж вы…» Взял в руку пульт и, не опуская глаз, нашел на ощупь кнопку. Строка сдвинулась с места и поползла, но как-то очень неохотно.

Произнес:

— Дорогие друзья! Раз уж вы…

Надавил сильнее. Она помчалась той самой гоголевской тройкой, на которой я чуть не сломал себе язык. Меня охватила паника. Поддавшись ей, я попробовал проклятое устройство остановить… тщетно! Текст уже несся с такой скоростью, что утратилась возможность его не то что проговаривать, а и читать. Названия брендов и фирм размазывались на ходу, как при съемке скоростных объектов. Возникая на левом краю, слова галопировали через пространство экрана, чтобы сорваться в пропасть с правого. Я буквально видел, как, падая, они ударяются о ее дно и разбиваются на отдельные буквы.

Догадываясь о происходящем, Майский в кулисах рвал на себе последние волосы. Ведущие окаменели.

Я успокоился. Аристарх говорил про «здесь и сейчас», что ж, я чувствовал их весомость в полной мере. Место в пространстве, мгновение в потоке времени. Они принадлежали мне и только мне. Никто не мог отобрать у меня их хрустальную ясность, пронизанную светлой грустью осени.

Сказал тихо, но внятно:

— Я хочу видеть, с кем говорю!

Соступил с платформы. Где-то произошла суета, кто-то забегал, и под потолком, заливая ряды кресел желтоватым светом, вспыхнула люстра. Люди в зале замерли в тревожном ожидании. Молитвенно прижимая к груди руки, смотрела на меня ведущая. В ее больших выразительных глазах застыл ужас. Прямой эфир на всю страну! На весь цивилизованный мир! Никто понятия не имеет, что сделает безумец в следующую секунду. Одно слово: лууз кэннон!

Ничего особенного он не сделал, наоборот, ободряюще женщине улыбнулся.

— Все в порядке, шоу продолжается!

Сутулясь, как если бы нес на плечах груз, я подошел к краю сцены и опустился на ее доски, поставил ноги на ступеньку спускавшейся в партер лесенки. Один на жердочке над вечностью. Отряхнул пыль мира сего с ног своих. Привычная боязнь задеть ненароком других оставила меня. Отпала необходимость играть с ними в поддавки. Я больше не чувствовал себя слоном в посудной лавке.

Отъехавшая по центральному проходу камера не спускала с меня своего циклопического глаза. Люди в зале следили за каждым моим движением, словно загипнотизированные. Поднял голову. Если верить изображению на большом экране, мои губы сложились в улыбку.

— Так лучше разговаривать, правда?

Зал дружно выдохнул. Достал из кармана сигареты. Зрители задвигались, начали перешептываться. Сидевший в первом ряду ушастый парнишка смотрел на меня во все глаза. С веснушками на носу и шеей тростинкой, подросток выглядел до комичности серьезным. Если кому-то и стоило рассказать то немногое, что я понял, то ему.

— Тебя как звать?

Покраснев до корней волос, он еле слышно прошептал:

— В…вася!

— Славное имя! — похвалил я и улыбнулся еще раз, но не в камеру суетившегося рядом оператора, а исключительно мальчишке. — Знаешь, старик, неладное что-то творится в нашем с тобой отечестве, изверились мы, измельчали! Вроде бы всю жизнь занимался делом, а оглянешься… пустыня! Видел, наверное, в театре марионеток кукол, что пляшут на ниточках? Вот и мы стали такими, не живем, а дергаемся. Горько это, многое надо бы изменить, но я уже не успею. Вся надежда, Вась, на тебя, не подведешь?..

Паренек кивнул, вытер разгоряченное лицо рукавом рубашки.

— Вот и отлично! А то, признаться, тревожно мне последнее время, не живется…

Поискал из чего бы сделать пепельницу. Нашел в кармане пиджака тронную речь, что неслась в полном одиночестве по экрану телесуфлера, и сделал из нее коробочку. Получилось на загляденье. Переносная камера показывала работу пальцев, как если бы я был пианистом-виртуозом или знаменитым хирургом. Закурил, стряхнул не успевший нарасти пепел.

Мальчонка, подавшись вперед, ловил каждое слово. Губы его прыгали, ломаясь в жалкой улыбочке. Я похлопал рядом с собой по доскам сцены.

— Давай сюда!

Васька оглянулся на мать, я продолжал настаивать:

— Давай, давай, нам есть о чем поговорить!

Пару раз от застенчивости споткнувшись, парнишка взобрался по лесенке. Я подвинулся, обнял его свободной рукой за худенькие плечи.

— Ты, наверное, не догадываешься, а Солнечную систему по окраине охватывает ледяной пояс Койпера, из-за него в России холодно и неуютно жить. По крайней мере, так считает один мой приятель, и, ты знаешь, я склонен ему верить! Иначе нечем объяснить все то б… — запнулся, — безобразие, от которого на душе омерзение. Вы Чехова «Вишневый сад» проходили? Жаль, а то бы и ты услышал звук топора. Одичал народ, потерял себя, так что когда станешь президентом… — станешь, станешь, кому, как не тебе! — вспомни, как мы тут с тобой сидели. Вспомни, какие у людей хорошие лица, им ведь только справедливость и нужна. Умные, работящие, остальное они добудут себе сами. Про Джона Леннона слышал?

— Это который Битлы, да?

— Он самый! У него есть классная песня про земляничные поляны, то место, где люди не носят на спине мишени, а государство не гоняется за ними на дорожном катке, чтобы законопатить в асфальт. Я знаю, у тебя все получится! Тогда нашу с тобой Россию не будут красить на картах в цвет ржавчины и ждать, когда она осыплется ржавыми хлопьями. Сделаешь?

Васька кивнул.

— Вот и отлично! — прижал я его худенькое плечо к своему. — Извини, старик, мне пора…

Потушив о дно коробочки окурок, я сунул бумагу в карман пиджака и поднялся на ноги. Стоявшие все это время в стороне ведущие вышли из ступора. Потирая на ходу руки, я направился к ним.

— Ну что, ребята, подведем итоги!

На лице шагнувшей мне навстречу женщины отразилось испытываемое ею волнение. Возможно, такую реакцию предписывал сценарий, но хотелось верить, что чувство ее искреннее.

— Спасибо, Сергей, вы замечательно говорили!

Что еще могла она сказать? Двести миллионов зрителей по обе стороны границы обязывали! То ли извиняясь, то ли заискивая, продолжала:

— Мы в прямом эфире уже несколько часов, самое время узнать результаты голосования…

Когда сидели с Васькой на краю сцены, можно было изловчиться и бросить взгляд на табло, но я об этом как-то даже не подумал. Ободрил ее, коснувшись обнаженной выше локтя руки.

— Да не волнуйтесь вы так, глядишь и обойдется!

Между тем ее коллега принял руководство ходом событий на себя и громко скомандовал:

— Попрошу контрольную комиссию зрителей подняться на сцену! — демонстративно вскинул к глазам руку с хронометром. — Московское время двадцать три часа, тридцать две минуты…