Читать книгу - "Паразитарий - Юрий Азаров"

— Эстетика Нерона породила новую этику искусства, — продолжал Агенобарбов. — Впервые искусство было поставлено выше жизни. А жизнь, как материал искусства, выворачивалась наизнанку и облекалась в романтические одежды, представая перед зрителем или читателем в доспехах героического сурового реализма. Нерон говорил: "Если все лгут и лицемерят, утверждая, что они готовы отказаться от благ и быть нравственными людьми, то я не хочу лгать, ибо считаю, что всякое следование моральным догматам безнравственно".

— А кто, собственно, первым стал плести чепуху, будто искусство способствует формированию нравственного человека? — это Шурочка произнесла с нажимом, уже не ломая пальцы и не закатывая глаза, она смотрела прямо и чисто. — Нельзя отрицать, что искусство облагораживает преступника, делает его изощреннее, тоньше, преступные средства становятся изящнее, многостороннее. Я утверждаю, искусство никакого отношения не имеет к нравственности. Да и есть ли нравственность вообще? Назовите мне хотя бы одного нравственного человека, и я поклонюсь вам и ему в ноги! Нету такого человека. Что же вы молчите, Сечкин?!

— Что бы я ни сказал, вы все равно не согласитесь. Выше нравственности ничего нет. Только нравственное чувство может разрушить лживый и жестокий паразитарий!

— Паразитарий? А это еще что за штука? Дендрарий, террарий, гербарий, а вот паразитарий — этого я не знала, — пропела Любаша.

Я молчал. Ответил Агенобарбов:

— Гражданин Сечкин считает все наше устройство жизни паразитарным. Мы, служители искусства, паразитируем на невежестве народа, за счет нас паразитируют государственные чиновники и так далее. Он доказывает, что впервые паразитарий сложился как завершенная структура в первом веке нашей эры, как раз в годы правления Калигулы и Нерона.

— Один мой знакомый музыкант, — мечтательно проговорила Любаша, — живьем закопал свою возлюбленную, а потом проехал по могилке автомашиной. На месте захоронения он построил беседку и сочиняет в ней музыку. Знали бы вы, какая это музыка! Чтобы родилась такая музыка, ему необходимо было совершить преступление. Я согласна с Шурочкой: искусство и нравственность — это две никогда не пересекающиеся параллели.

— В Паразитарии… — подсказал я.

Эх, что тут началось:

— Вы эксплуатируете наше доверие!

— Вы и есть настоящий паразит!

— Вы ничем не хотите жертвовать для людей!

— Вы ни во что не верите.

— Не будем торопиться с выводами, — снова повторил свою любимую функционерскую фразу Агенобарбов. — Слушая вас, я уже решил ввести в спектакль эпизод с Лилой. Когда Лила подобно Бландине или Потамьене пошла на Крест, молодой офицер Луций Карудий был ослеплен ее красотой. Он бросился к ней и своим плащом укрыл обнаженное тело девушки. Нерон возмутился, потребовал, чтобы девушку тут же распяли, а затем живьем сожгли, предварительно облив ее оливковым маслом. Ни звука страдания не вырвалось из груди Лилы, когда солдаты вколачивали в ее белоснежные ладони огромные гвозди. Она тихо напевала: "И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих! Господи, услышь молитву мою, помоги нечестивым образумиться! Спаси их, Господи! Дай смерть долгую, чтобы прозрели безумцы, чтобы постыдились навеки. Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром. И буду славить имя Бога моего вечно. И язык мой всякий день будет возвещать правду Твою, ибо постыжены и посрамлены ищущие мне зла".

Четверо солдат накинулись на Карудия. Двоих он убил сразу, а двое других, раненые, обратились в бегство. Тогда еще шестеро солдат набросились на Карудия, но и этих, защищая Лилу, победил отважный воин. Толпа ликовала: отвага и любовь — это то, чего она жаждала, ибо одни только казни насытили их сердца жестокостью и они хотели новых страстей! Разъяренный Нерон велел выпустить огромного льва. Но и лев через несколько минут лежал окровавленный у ног римского офицера. Толпа требовала пощады и Карудию и Лиле. И Нерон сдался. Больше всего в мире он любил аплодисменты в свой адрес. И когда он дал знак о пощаде, толпа взревела от полноты счастья. Луций, обернув девушку в плащ, унес ее из кровавого амфитеатра.