Читать книгу - "Нео-Буратино - Владимир Корнев"

— Куманек, тебе чего? Не волнуйся так, это вредно. Капюшон надень, а то продует.

Но Папалексиев разорался, не обращая внимания на его реплику:

— Я знаю! Он злодей, и ты грабитель — его сообщник. Обманули честного человека! Деньги на фальшивые обменяли, бумажник с документами вытащили и думали, что я вас не найду? Теперь не уйдете, ворюги! Не упущу вас!

— Не понял? Ты о чем? — удивлялся Костя.

— Деньги мне фальшивые подсунули! Я думал, вы честные валютчики, а вы жулики!

— Но-но, ты полегче! Какие еще деньги? Говорю тебе, мужик, не выступай, успокойся! Ты нас перепутал с кем-то, понял?

Алик, до сих пор молчавший, надел очки в тонкой золотой оправе, повернулся к Папалексиеву, причем лицо его приняло удивленное выражение, и заговорил на некоем подобии итальянского языка:

— Бонжорно, сеньеро! Мио итальяно…

Костя, разыгрывая смущение, перебил его и опять обратился к Тиллиму:

— Знаешь, кто это? Это мой друг, очень известный в Италии комиссар полиции. Не позорь нашу страну перед иностранцами и делу не мешай: у нас тут операция по разоблачению мафии. Ты же умный мужик, я вижу! Кто-то тебя обидел? Разберемся потом, всех вычислим, мы и не такие дела расследовали. Давай свои координаты, если хочешь, возьми наши, но мы-то тебя и так найдем, поможем. Только не сейчас, брат. Операция идет, понимаешь?

Папалексиев закивал головой. Понимая, что его хотят обмануть, он все же основательно запутался в ситуации и пытался привести мысли в порядок. Костя же написал что-то на клочке бумаги, затем стал переговариваться с коллегой, скороговоркой произнося «итальянские» слова. При вручении бумажного обрывка с неразборчивой надписью Тиллим притронулся к богатырской руке кидалы, и все сомнения по поводу виновности этой подозрительной парочки в его вчерашнем ограблении моментально рассеялись. Однако, сохраняя бдительность, Тиллим решил узнать, о чем думает второй преступник. Он попытался подыграть жуликам и схватил за руку мнимого итальянца, словно желал пожать героическую десницу, покаравшую не одного нарушителя закона.

— О! Мио итальяно! Русо амиго! — завопил Алик, изображая восторг.

В то же мгновение Папалексиев почувствовал, что вторую руку брюнет уже запустил к нему в карман и нашаривает там портмоне. Тиллиму стало понятно, что ничего более оригинального в замыслах бандитов нет: еще раз поживиться чем Бог послал и улизнуть, и тогда он гневно возопил:

— Бросьте спектакль разыгрывать! Я знаю, кто ты такой! Перестань рыться в моих карманах, бандит!

Когда Алик обнаружил пустоту там, откуда надеялся выудить что-нибудь существенное, ему стало неинтересно, и он тотчас обратился к буянившему клиенту:

— Сколько в тебе веса, парень?

— При чем тут мой вес? Ты мне голову не морочь! — не сдавался Папалексиев, но Алик властно повторил:

— Я спрашиваю: сколько в тебе веса?

— Килограммов семьдесят… — удивленно ответил Папалексиев.

— У меня золота больше, чем в тебе веса. Ты понял? Мы тебя не кидали, понял? — угрожающе произнес красавчик, показав золотой оскал. Сделав паузу, он мрачно посмотрел в глаза Тиллима: — Для меня главное — не деньги, а отношения между людьми. Я столько денег за свой век потратил, сколько тебе и присниться не может. Так что глохни, профура! Зайди в будку!

От таких обидных слов и образных выражений, смысл которых, впрочем, Тиллиму до конца не был понятен, он вскипел и снова закричал:

— Милиция! Люди добрые, господа хорошие, вызовите милицию! Помогите мне задержать опасных преступников!

Появившийся на крик вышибала с озабоченным видом стал успокаивать кричавшего и одновременно оттеснять его в сторону. Папалексиев сопротивлялся, вопя:

— А-а-а! Вы, наоборот, мешаете? Все вы тут заодно, негодяи! Вы же подставной, думаете, я не понимаю?

Наконец утомившийся Алик процедил сквозь зубы:

— Шваркнуть его, чтобы помнил!

Костя взял Папалексиева за шиворот, отвел его в сторону и с явным наслаждением, указывающим на его любовь к нелегкому ремеслу кулачного бойца, нанес строптивому Тиллиму несколько тяжелых ударов, отчего тот упал на пол и пролежал без чувств ровно столько, сколько времени требовалось кидалам для того, чтобы бесследно исчезнуть с места происшествия. Поднявшись на ноги, он огляделся и, не обнаружив своих обидчиков, с шишкой на лбу и оторванным капюшоном направился в зал, где в это время Каталова сбирала лавры, подносимые поклонницами и поклонниками для венка герою дня — несравненному Тиллиму Папалексиеву. Герой занял свободное место рядом с Авдотьей и усталыми, но зато светившимися любовью глазами взирал на нее. Заметив появление своего кавалера и еще не разглядев перемен в его внешнем виде, Авдотья предложила ему, весело смеясь:

— А вот и ты! Куда же ты запропастился? Все жаждут тебя видеть и слышать, к тому же ты не забыл, что за тобой недочитанный сонет, посвященный мне?

Тиллим нервно теребил в руках салфетку и, превозмогая боль, отзывавшуюся в затылке, напрягал свои измученные мозги, чтобы вспомнить, какое такое стихотворение он читал Авдотье перед тем, как уйти к стойке бара. Вторично поговорить со знатоком литературы с филфака ему так и не удалось, поэтому все его умственные потуги оказались впустую — ничего не вспоминалось. Наконец Тиллим поднял голову и выдал следующее:

Коза идет поперек борозды,

Ей ни о чем, и мне все равно.

Сам он был смущен вырвавшейся нелепицей, Каталова же громко рассмеялась:

— Это шутка такая, да? А при чем тут коза? Объясни, Тиллим, я не понимаю.

В ответ вызывающе и с несвойственной Тиллимову голосу хрипотой из его рта вырвалось:

— Шкеру заткни! Чтобы я тебя больше не слышал, коза!

Обращение было явно направлено к Каталовой. От непривычного лексикона у блистательно-светской Авдотьи округлились глаза и лицо вытянулось. Тиллим же чувствовал, что от стыда и обрушившегося на его мозги забористого бандитского жаргона у него поднимается температура. Потея от напряжения, он напомнил себе, что Тиллим Папалексиев пока еще человек независимый, имеющий свою собственную память и чувства, и попытался извиниться перед дамой. Он хотел предупредить Авдотью, чтобы та уходила, пока сидящий в нем уголовник чего-нибудь не натворил, но вышло все совсем наоборот. След от бандитского удара прочно отпечатался в его мозгу, и теперь боли в голове вызывали у Тиллима проявления криминального образа мыслей, загоняя остаток филологического багажа в отдаленные закоулки сознания. На исказившемся злобой лице его засверкали холодным льдом глаза влюбленного Тиллима, и он прохрипел:

— Чего ты тут морду тяпкой сделала? А ну канай отсюда, чучело!

Затем разбушевавшийся Тиллим-маргинал выплеснул в лицо Авдотьи бокал шампанского и с выдвинутой вперед челюстью произнес тираду, прозвучавшую как какой-то лингвистический ребус: