Читать книгу - "Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси"

– Входи, Гаранс.

Я вхожу. В квартире Батисто больше не пахнет ни акрилом, ни клеем. Ничем не пахнет. И не видно банок с краской, расставленных на полу, натянутых холстов, свалки инструментов, картона, дерева, гипса. В квартире царит безупречный порядок. В гостиной теперь стоит сиреневый диван с деревянным корпусом. Диван явно односпальный – не раскладывается. Из чего я заключаю, что Батисто ночует в спальне, а случайные любовники, которым нужен приют, стали редки. Паркет натерт и блестит. На стенах репродукции Миро, Дали и фотографии самых прекрасных мимов бульвара Рамбла. Единственный стол украшают букет сухих цветов и корзинка с фруктами. В общем, квартира, содержащаяся в порядке, оформленная со вкусом, слегка старомодным, и не имеющая ничего общего с мастерской художника. Напоминает комнату в доме престарелых, проскальзывает у меня недобрая мысль.

Сколько же Батисто лет? Семьдесят? Восемьдесят? Я подхожу к окну. Вид на Старый порт по-прежнему великолепен. Солнце сверкает на медной чешуе Peix – гигантской рыбы^[116], нависающей над пляжем. Я готовлю нечто вроде приветственной речи, как привыкла делать это перед робеющими пассажирами, которые просят взглядом уделить им хоть немного внимания. Итак: я здесь вместе с родными, мы приехали на два дня и улетаем через четыре часа, я впервые за все эти годы вернулась в Барселону, со вчерашнего дня мы ходим по городу как заведенные, ни минуты свободной, я в порядке, у меня уже две дочери, обе взрослые, ну а ты? Отсюда по-прежнему потрясный вид, похоже, с 1999 года здесь ничего не изменилось, они могут снова принять у себя Олимпийские игры хоть завтра, да и ты сам, Батисто, вполне в олимпийской форме.

Батисто отвечает улыбкой грустного клоуна. Не возражает. Не хочет портить радость старческим брюзжанием. Я оборачиваюсь к нему. И спрашиваю себя, что он сейчас думает о стоящей перед ним женщине со слишком черными волосами, об этой Гаранс, говорящей с такой самоуверенностью, – модный шарф, легкое кокетство, образец современной бабушки. Ищет ли он в ее чертах ту, прежнюю пылкую влюбленную, молодую женщину с голыми плечами, закутанную в легкое одеяло, прильнувшую к Илиану, мечтательно выдыхавшую сигаретный дым в сторону статуи Колумба?

– Как вы жили, Батисто, после 1999 года, после того как я уехала?

– Ну что ты хочешь от меня услышать? После этого звезды погасли, вот и все. А ветер продолжал дуть. А реки продолжали течь. А море по-прежнему поднималось в приливе. Оно стерло ваши имена на песке, а потом отхлынуло, оставив пляж чистым – для других влюбленных. Такова жизнь, Натали.

Слушая его, я машинально ищу в кармане камень времени. Идиотка!

– Хочешь чаю?

– Расскажи мне…

Он не предлагает мне ничего другого – ни алкоголя, ни сигарет, ни даже кофе. Уходит на кухню. Передвигается с трудом. И говорит медленно, в такт шагам:

– Илиан остался у меня еще на несколько дней. Ну а что было дальше, ты сама частично знаешь. Он улетел в Джакарту. Потом вернулся. Сюда. Мне кажется, ему больше некуда было идти. Он прожил здесь несколько месяцев. Пытался устроиться. Изо всех сил. Играл на улице. В барах. В портовых кабаках. Играл много, а зарабатывал гроши. Потом в один прекрасный день ему надоело жить в чужом доме, перебиваться с хлеба на воду, и он вернулся в Париж.

Батисто с бесконечной осторожностью отмеривает ложечкой заварку. Я пользуюсь этим, чтобы пройтись по квартире, заглянуть в спальню. И сразу жалею об этом. Потертые занавески, смятые простыни и несколько аккуратно разложенных подушечек на кровати. Справа от изголовья ночник, на тумбочке книга – «Тень ветра» Карлоса Руиса Сафона. Очки. Коробочка «Теместы»^[117]. Не хватает только стакана для вставной челюсти. Это комната старика – комната, которая, наверно, никогда уже не будет меняться, останется такой на много лет, пока обеспокоенные соседи не обнаружат Батисто на этой кровати, давным-давно заснувшего навеки.

И тщетно я пытаюсь населить эту спальню призраками прошлого. Опрокинуть кровать. Скомкать простыни. Прорвать подушки. Распахнуть окно. Мое тело пронизывает дрожь. Разве стены, которые принимали пылких любовников, могут сохранить следы, запахи, крики?

Батисто протягивает мне чашку. Он не говорит, что это за сорт чая, хотя долго выбирал его. Я настаиваю:

– Расскажи мне еще хоть что-нибудь, Батисто! Ты его с тех пор видел? Получал от него какие-нибудь новости после Парижа?