Читать книгу - "Южнорусское Овчарово - Лора Белоиван"

Вещи переносили уже в темноте. Мощный фонарь над соседскими воротами освещал чуть ли не полдеревни, но скорее мешал, чем помогал: возвращаясь к грузовику за коробками, приходилось щуриться или закрываться козырьком из ладоней. Усиленный отражателем луч хлестал по глазам, и еще несколько секунд нужно было приучать зрение к темноте крохотного, с блюдце размером, двора, в который едва удалось втиснуть Максов «лансер»: капот машины нависал над тропинкой, ведущей к крыльцу, а свет из кухонного окошка стекал под колеса. Во двор выходили и два окна большой комнаты, но в ней не смогли включить лампочку: то ли перегорела, то ли выключатель поломался. Коробки ставили одна на другую прямо в коридоре, в четыре синхронные башни. Работали очень быстро, очень четко, очень аккуратно и – почему-то – на цыпочках. Наверное, так работают воры: неслышно ступая, стараясь не разговаривать, или перебрасываясь лишь короткими, сугубо по делу, фразами. Придержи. Здесь. Ага. Сюда ставь. Когда все четыре башни стали одинакового роста, оказалось, что в кузове больше ничего нет.

Несмотря на недостаток электричества, пыль и общее запустение, уже завладевшее домом, Макс сказал, что в город не поедет: останется ночевать здесь.

– Дом же мой же теперь, – сказал он. – Так что.

Тоха и Серый отнеслись с пониманием. На его месте они бы тоже предпочли спать на коробках, лишь бы не ехать на ночевку к семейным друзьям или, тем более, не возвращаться в съемную квартиру, где еще не закончился срок аренды, но откуда уже вывезены все башни.

– Бабайку не боишься? – серьезным голосом пошутил Серый.

– Не очень, – ответил Макс. – Я сам бабайка.

– Ну, бабая тебе тогда хорошего и деток побольше, – пожелал Тоха.

Засмеялись все трое, но тоже как украли: тихо, прижав ладони к ртам.

– Ну все, валите.

– Звони, если что.

Макс стоял в проеме калитки и какое-то время наблюдал, как Тохин грузовик, разворачиваясь, ненадолго схлестнулся лучами фар с лучом соседского фонаря – сабли автомобильного света были острыми и тонкими, и их было две, они играючи победили фонарь, пронзили, распороли его толстый неуклюжий луч, но не стали добивать – бросили подранка, метнулись в сторону, царапнули чей-то забор, панибратски щекотнули небо и, посерьезнев, превратились в дорогу. Макс завязал калитку проволокой и пошел домой. «Домой, – подумал он, огибая капот „лансера“, – надо же как».

В доме было две комнаты: большая, где не горел свет, и дальняя маленькая, в которой, как выяснилось, свет не горел тоже. Но зато она щедро освещалась недобитым лучом соседского прожектора: хоть книжки читай. Заоконного освещения вполне хватало, чтобы в деталях рассмотреть весь интерьер комнаты. Прямо напротив двери, у окна, стояла железная кровать с облезлыми шишками; слева у стены секретер – ублюдок, дитя мезальянса между советским сервантом и бюро дворянской фамилии; справа стол, застеленный клеенкой в горох. Бабка держала на этом столе ящички с рассадой, а дед хранил в секретере крючки и грузила. Поди они до сих пор там лежат, в двух коробках из-под леденцов. При бабке точно еще лежали.

Дед умер на этой кровати. Между рассадой и грузилами. Макс был еще маленький и, приезжая к бабке на выходные или каникулы, все время боялся, что она уложит его на дедову кровать, но бабка стелила ему на раскладном кресле в зале, напротив шкафа. Макс не помнил, куда оно в конце концов делось: было да сплыло. Просто с какой-то поры и до последнего бабкиного вдоха стал ночевать на раскладушке. Раскладушки, кстати, теперь тоже было не видать.