Читать книгу - "Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин"

Ничто не будет сказано про сердце как гнездо любви. Сердце просто опускается в пятки, шепчет, сильно бьётся или пляшет ча-ча-ча от радости, когда получает сигналы от мозга. Вся любовь в мозге. Эта крошечная роль сердца разочарует поэтов. Учёные занимаются другой реальностью, не той, что художники, и те, и другие понимают, что мир науки и мир искусства соединены туманными дорожками в человеческом сознании. Может, когда-нибудь эти миры соединятся чёткими дорожками, поскольку и тот, и другой созданы в человеческом сознании. Без наук и искусств люди не были бы людьми!

Любовь вьёт гнездо в мозге. Она прыгает вниз в сердце только на короткое время, будто выходя на прогулку, чтобы поблагодарить сердце за дополнительную кровь, которую оно качает, когда это требуется любви.

Эндрю улыбается мне горько-сладкой, но тем не менее дружеской улыбкой. Я отвечаю улыбкой на улыбку. Даже хотя никто на самом деле не знает, как себя чувствует другой человек, я ощущаю, будто знаю, что чувствует Эндрю. Судьба угрожает вырвать у меня Джульетту, и это не в меньшей мере невыносимо, чем фактическая потеря Ванды Эндрю. Угроза может быть ужаснее, чем её воплощение в жизнь. Эндрю и я чувствуем вес и шипы или угрозу реальности, поэтому мы понимаем друг друга. Если я не ошибаюсь, он чувствует, что между нами с Джульеттой не всё в порядке.

Я внезапно ощущаю, как Джульетта касается моей руки под столом. Я улыбаюсь ей. О, как Джульетта красива! Как красива её невидимая душа! Какая она понимающая. Я понимаю, что буду любить Джульетту, несмотря ни на что. Это не обязательно должна быть романтическая любовь. Если нужно, то моя любовь может подняться над романтикой. Я без ума от этой женщины, от этого очаровательного человеческого существа, от этого блестящего учёного, этой озорной души. Дело здесь не только в моём самолюбии. И я таким образом не утверждаю собственное «я». Я любил бы её саму, даже если бы она не была моей, или не будет моей так, как я того хочу. Благодаря ей я полюбил гораздо большее количество вещей, окружающих меня. Растения. Животных. Звёзды. Кусочки гравия у меня на подъездной дорожке к дому. Но это было на прошлой неделе. Я всё ещё люблю всё, но боюсь дотронуться до той, которую люблю больше всего.

ЗЗ уже здесь и, конечно, смотрит на своего бога, доктора Оливера Ку, который болтает с доктором Васвани. Я обращаю внимание, как отдельные лица в этой маленькой группе соединяются и разъединяются – микрокосм самого земного шара.

Доктор Мартин Пфайффер уже улетел назад в Германию. Мы знали, что он пропустит последнее семинарское занятие, когда пили пиво в прошлую среду на прощальной вечеринке. Но в то время мы не знали, что его жене предстоит операция по удалению груди из-за прогрессирующего рака.

Мои мысли блуждают, но мои глаза прикованы к двери. В любую секунду в аудиторию ворвутся доктор Х и доктор Рутковский, извинятся за опоздание, комично и многословно, напоминая Белого Кролика из сказки Льюиса Кэрролла[41]. Этот образ погружает меня в колодец депрессии. Это будет наша последняя встреча. Мне будет не хватать этих встреч по субботам с этими особенными людьми.

Я представляю нас космическими пассажирами с разных планет, которые встречаются здесь, за этим овальным столом, на нашей временной общей орбите. После этого последнего занятия мы снова улетим на наши собственные планеты и наши собственные орбиты, некоторые аж на Седну, самую удалённую от Солнца из известных планет, примерно в восьми миллиардах миль от него. Кажется, нас вместе удерживает пластический мозг, находящийся среди нас, который мигает, как маленькое солнце. Как и у Солнца, у ЗЗ нет сознания. Тем не менее, как и Солнце, он усиливает работу нашего сознания и открывает канал для коллективного разума. Может, человечество когда-нибудь объединится при помощи внутренних резервов, а не просто внешних средств, которые мы продолжаем изобретать и переделывать. Можем, мы с Джульеттой соединимся и между нами не будет ничего, кроме любви. Это моё вечное желание снова пролетает, как вспышка, у меня в сознании, делая ожидание более приемлемым. Где же доктор Х и доктор Рутковский? Если бы мы все были студентами, то воспользовались бы правилом десяти минут и уже спешили прочь из аудитории, как счастливые тараканы.

В дверном проёме появляется доктор Рутковский. У него белое, как соль, лицо, кажется, что оно высохло. Волосы не так хорошо причёсаны, как обычно. Он выглядит растрёпанным, словно прошлой ночью спал на улице или сегодня стал хиппи. Он сжимает край стола, пытаясь унять дрожь в руках, как делают жертвы болезни Паркинсона, когда болезнь у них только начинается.

Меня охватывают беспокойство и страх. Я знаю, что что-то не так, но не знаю, что именно. В аудитории воцаряется мёртвая тишина – она напоминает древнюю китайскую могилу с каменными солдатами.

Рутковский высоко вздёргивает подбородок. Сглатывает.

– Вчера вечером…

Ожидание в аудитории густеет, напоминая по плотности лаву. Но затем снова звучит его грустный голос.

– Вчера вечером водитель, находившийся под действием какого-то наркотика, проехал на красный свет и врезался в машину доктора Хочипилли. У него довольно тяжёлая травма головы.

Мы все в состоянии шока, словно находились в машине с доктором Х.

Рутковский способен выдавить из себя лёгкую улыбку.

– Операция закончилась всего час назад. Врачи остановили внутреннее кровотечение. Но боюсь, что он в критическом состоянии. Он в коме. – Потом Рутковский говорит глупость – типа глупостей, которые говорят люди, когда что-то плохое случается с теми, кого они любят: – Им пришлось состричь его хвост.

Он дёргает головой и начинает плакать. Ситуацию берёт в свои руки Джульетта.

– Если все согласны, то мы отменим сегодняшнее занятие, – говорит она. – Я прослежу, чтобы вы все получили экземпляры работ Брэдли и Эндрю. Вы сможете их прочитать самостоятельно, а потом высказать свои им замечания, когда вам будет удобно.

Рутковский благодарит Джульетту, потом благодарит нас всех и исчезает точно так же внезапно, как появился. Мы все превращаемся в китайских глиняных солдат, раскопанных после веков под землёй. Я вижу грусть в глазах каждого. Кажется, что даже ЗЗ в трансе.

Звук отодвигаемых стульев заставляет меня содрогнуться. Я чувствую, как доктор Васвани опускает руку мне на плечо, когда проходит мимо меня. Её прикосновение лёгкое, как свет. Она знает, как я восхищаюсь доктором Х.

– Его дух не умрёт никогда, – шепчет она мне.

Она тоже им очень восхищается. Кажется, она столько понимает и столько может передать с такой лёгкостью, при этом оставаясь неподвижной, молчаливой – такой неподвижно-молчаливой. Она всегда кажется ускользающей и тем не менее бесконечно доступной.

Аудитория быстро пустеет. Оливер забирает ЗЗ. У меня в голове появляется гротескная мысль о том, что ЗЗ теперь гораздо более сознателен, чем доктор Х. Эту мысль никто не звал. Она пришла сама. Теперь у животных и растений на постере гораздо больше сознания, чем у доктора Х. Мысль крутится у меня в сознании, как струны в теории струн[42]из области физики – возможно, теории всего. Две карты с изображением мозга исчезли. Мадам Венера кажется брошенной. Поразительно, как человеческий мозг способен представлять предметы типа стола празднующими или скорбящими.