Читать книгу - "Блуда и МУДО - Алексей Иванов"

– Хочешь, отвезу тебя домой? – спросил Моржов Алёнушку.

– Ты чего? Меня все оборжут, если я на велике приеду. Так-то меня Лёнька на машине привозит.

– Ну, как знаешь… – Моржов даже не огорчился.

Мотая хвостом, Алёнушка повертела головой, словно высматривала, в какую сторону ей идти. Туфли она не надевала.

– А тебя как зовут? – вдруг спросила она.

– Борис.

– Боря, а дай мне велик с горы скатиться, а?… Я с детства на велике не каталась. У наших ни у кого нет.

Взгляд Моржова вернулся из тёплых вечереющих пространств и остановился на Алёнушке. Моржов увидел Алёнушку словно впервые. Кто она? Шлюшка, стерва, дура?… Да нет, просто маленькая глупая девчонка. И для неё Моржову ничего не было жалко. Оказывается, просто совсем ничего.

– Да ради бога, – сказал Моржов. – А ты не гробанёшься?

– Не знаю, – опасливо созналась Алёнушка.

– Садись, – решительно сказал Моржов, подкатывая к Алёнушке велосипед. – Я подстрахую. Доверься старому доброму дяде Боре, импотенцу и извращенту.

Алёнушка улыбнулась – впервые улыбнулась Моржову, – подтянула вверх узкую юбку, оголив ляжки, и залезла на седло, бесстыже растопырив колени. Моржов забрал у неё туфли.

– Поехали! – восторженно прошептала она, наклоняясь к рулю.

Моржов, державший велосипед сзади за седло, тихонько толкнул агрегат вперёд. Агрегат поехал, и Моржов потрусил за ним, не отцепляясь, а с разгоном под уклон и побежал, всё быстрее и быстрее.

А потом пешеходы на бульваре Конармии начали шарахаться в стороны, потому что сверху, с Семиколоколенной горы, под пышной листвой нависшего над тротуаром забиякинского парка, напролом сквозь сумерки на них неслось жуткое тройное существо – огромный рогатый велосипед, на нём – визжащая девчонка, а сбоку – вурдалак с горящими глазами, летевший вровень с велосипедом длинными мистическими прыжками.

В этот вечер Моржов всё-таки купил виагру, потому что не любил недоделанных дел, чреватых гештальтами. Виагру он нашёл в единственной круглосуточной аптеке Ковязина – на площади под Черепом. Отбивая чек, продавщица заученно сказала:

– Спасибо за покупку. Приходите ещё.

Моржов мрачно глянул на аптекаршу.

– Господь с вами, – буркнул он, пряча упаковку с таблетками в карман шортов. – Нашли чего пожелать. Я ведь у вас не шампанское на лотерейный выигрыш покупал.

Пока он крутил педали в Троельгу, вечер иссяк. Меховой лес по обочинам соболино почернел, но асфальт под луною отливал голубым, словно был изо льда.

В лагере все уже спали – в жилом корпусе не светилось ни одно окошко. Моржов прислонил велосипед к перильцам крылечка и только собрался помочиться в ближайших кустах (неохота было впотьмах шарахаться по лесу, разыскивая сортир), как услышал какой-то всхлип. Сначала он подумал, что это на камнях плеснула неожиданной волной Талка или таинственная рыба-полуночница в заводи бултыхнула хвостом, но потом во тьме под крышей веранды что-то шевельнулось.

Моржов тотчас пошёл к веранде и увидел Сонечку, сидевшую за столом. Точнее, сидящую на скамейке и лежащую грудью на столешнице, будто она спала, как студент на утренней лекции.

– Сонь, ты чего? – негромко спросил Моржов.

Сонечка не ответила. Она плакала.

Моржов постоял, размышляя, а потом вернулся к крыльцу. Он деловито закатил велосипед в тёмный холл и приставил к стене, на которой смутно белел планшет «План эвакуации». Позавчера Щёкин взял фломастер и исправил заголовок на «План эякуляции». До сих пор этого, кроме Моржова, никто не заметил.

Холл занимал центральную часть жилого корпуса. Направо и налево из холла отходили коридорчики. В каждой стене коридорчиков было по три двери в пятиместные палаты; итого – двенадцать палат. В палатах слева от «Плана эякуляции» жили Моржов плюс Щёкин, Розка плюс Сонечка, Костёрыч и Милена. В двух пустующих палатах Розка хранила подотчётное имущество, например спальные мешки. В шести палатах справа от «Плана эякуляции» обитали дети. Серёжа Васенин и Наташа Ландышева обитали в отдельных комнатах, а упыри – все вместе, вчетвером, но каждый день они перекочёвывали в новое помещение.

Моржов прошёл в свои покои. Щёкин дрых. Моржов достал из-под койки рюкзак и вытряхнул его содержимое на спальный мешок. В соответствии со своим внутренним планом эякуляции он извлёк из кучи барахла новую пачку сигарет, фонарик, большой носовой платок и куртку (чтобы в нужный момент набросить её Сонечке на плечи). Потом Моржов подумал, щурясь в окошко на луну, вытащил из кармана шортов упаковку виагры, достал облатку и выдавил в рот таблетку, а облатку и упаковку сунул в рюкзак.

Моржову было интересно – где в первую очередь проявится действие виагры? Его вспучит эрекцией или просто раздует башку? Пока что никакого эффекта не наблюдалось. Правда, прошло всего четыре секунды.

Моржов вышел из корпуса, пошагал к веранде, закуривая на ходу, деликатно перешагнул длинную скамейку перед столом и присел рядом с Соней. Соня не отвлекалась от своего горя.

– Давай поговорим, – ласково предложил Моржов и погладил Соню по спинке. – Наверняка не всё так ужасно…

Соня шмыгнула носом, словно сопли как-то мешали ей слушать Моржова.

– Что случилось? Кто тебя обидел? – тихо спросил Моржов.

Моржов бросил сигарету, осторожно взял Соню за плечики, придал ей более-менее сидячее положение и принялся наводить порядок – перекинул назад толстую Сонечкину косу, убрал за ушки выбившиеся пряди, намокшие от слёз, застегнул на рубашке верхнюю пуговку и вытер Соне лицо платком. Соня не открывала глаз. Почувствовав платок на своих щеках, она заплакала ещё сильнее. Моржов нежно поцеловал Соню в висок.

– Пойдём погуляем, – предложил Моржов. – На просторе и плакать слаще.

Он выбрался из-за стола и потянул Соню за собой. Соня не сопротивлялась, встала и вышла.

– Пойдём туда, – сказал Моржов, для наглядности указывая пальцем на дорогу, ведущую из лагеря к разъезду Колымагино.

Как раз наступило время куртки, и Моржов заботливо накинул её на Сонечку.

Они медленно и молча прошли под ржавой аркой ворот Троельги. Где-то в стороне, вверху за лесом с гулом покатились огни пассажирского поезда – и ещё долго колотился отголосок, рассыпаясь вдали по долине.

Моржов искоса смотрел на Соню. Она была одета довольно нелепо – в клетчатую рубашку и спортивные брюки. Похоже, что сама Соня и не замечала этой нелепости, а точнее, привыкла к ней – как к следствию бедности. Соня была бедной девушкой, Моржов это понял уже давно. У Сони не было ни серёжек, ни даже какого-нибудь дешёвого колечка. И в Троельгу-то Соня пришла из Ковязина пешком – экономила на электричке. И Моржову стало жалко Соню, но не со снисхождением к ней, а со злобой на жизнь.

«Что-то я сегодня жалею всех малых сих, – обеспокоился Моржов. – Может быть, это действие виагры начинается?…» Впрочем, Алёнушку Моржов жалел до того, как съел таблетку, хотя и по-другому: Алёнушку за глупость, а Сонечку – за бедность.