Читать книгу - "Чаша страдания - Владимир Голяховский"

Арест Райхмана показал Михоэлсу, что над членами комитета нависла туча. Но в 1947 году по указанию Сталина пышно праздновали 800-летие Москвы. К этому празднику проводились церемонии награждения. Членам Еврейского комитета Михоэлсу, Маркишу, Феферу, Шимелиовичу и Штерн присудили высшие награды — ордена Ленина. Это был как бы знак признания заслуг еврейско-русской интеллигенции. После награждения прошла серия поздравительных банкетов — евреи Москвы радовались за награжденных. И за себя тоже.

Окрыленные высокими наградами, многие из членов комитета решились просить советское правительство перенести Автономную еврейскую область из Сибири в Крым — сделать Крым Еврейской областью. В начале 1920-х годов такая идея уже обсуждалась среди евреев: в Крыму жили тогда 26 тысяч евреев и работали еврейские колхозы.

Ходили слухи, что советское правительство и само планирует создать в Крыму Еврейскую автономную область. В 1944 году по приказу Сталина все татарское население, 150 тысяч человек, было выслано в Сибирь за то, что они якобы поддерживали гитлеровцев. Так у членов комитета возникла идея — просить правительство основать в Крыму Еврейскую автономную область. За это особенно горячо ратовали Ицик Фефер, Перец Маркиш, Лев Квитко и Лина Штерн.

Михоэлс чувствовал возможную опасность такой идеи:

— Решать, кого куда переселять, — не в компетенции нашего комитета. Это вмешательство в государственные дела.

Широкообразованный Маркиш говорил:

— Известно, что после победы над евреями Симона Бар-Кохбы римский император Адриан в сто тридцать седьмом году нашей эры насильно переселил еврейских пленников в Крым, который назывался тогда Босфорским царством. Так что евреи жили в Крыму еще задолго до образования Киевской Руси. И после революции там жили несколько тысяч евреев и было семнадцать еврейских колхозов.

Наивная и горячая Штерн поддерживала:

— Вот видите! Почему же нельзя вновь поселить евреев на их древней земле? Тем более что с тех пор, как из Крыма выслали татар, эта область теряет свое лицо. Если переселить туда евреев, Крым снова расцветет.

У Маркиша было принципиальное и безапелляционное обоснование:

— Важна не только история. Если в России появится настоящая еврейская область, то советские евреи не станут стремиться в Израиль, где их может ждать война с арабами.

Лев Квитко добродушно настаивал:

— Да, да, да, даже наоборот: евреи из других стран станут переселяться в Крым, из Палестины тоже. Для них это будет как бы Калифорния в Крыму. Да, да, именно так. Я даже напишу такое стихотворение — «Калифорния в Крыму». Евреи жили в Крыму с давних пор, и при татарах тоже. Их называли «караимы» — крымские евреи. Пускай они поселятся там опять. Расстояние от Израиля до Крыма в общем-то небольшое: переплыл по морю до Босфора — и ты уже в Черном море. Такие небольшие расстояния сблизят евреев Израиля с крымскими евреями. Это приведет к единению евреев двух стран.

Михоэлс возражал:

— Поймите, это вопрос не исторический — поселять снова евреев в Крыму или нет, и не географический — как близко Крым от Израиля. Это вопрос политический. И не надо нам вмешиваться в такие решения.

Штерн горячилась:

— Глупости! Нонсенс! Мы не вмешиваемся, мы только предлагаем очень рациональную идею. Как раз теперь будет очень кстати создать еврейскую область и у нас в стране.

Ицик Фефер, который стал секретарем комитета после смерти Эпштейна и аккуратно записывал все дискуссии, сказал:

— Мне Полина Семеновна Жемчужина, жена Молотова, говорила, что ее муж очень благосклонно смотрит на идею создания еврейской республики в Крыму. А он — первый заместитель самого Сталина и министр иностранных дел. По-моему, мы должны подать Молотову докладную записку с нашими соображениями.

* * *

В январе 1948 года Михоэлса послали в Минск как представителя Комитета по Сталинским премиям. Никогда он этим не занимался и очень насторожился, говорил дома жене:

— Странное поручение, не понимаю, зачем посылают именно меня.

По воспоминаниям дочери Сталина Светланы Аллилуевой, опубликованным через двадцать лет после этих событий, вечером 12 января она слышала, как ее отец, разговаривая с кем-то по телефону, сказал:

— Ну, может быть, автомобильный наезд, — и прекратил при ней разговор.

Вечером того же дня Михоэлс пришел в гости на квартиру старой знакомой, актрисы местного театра Юдифи Арончик. Она потом вспоминала: «Соломон Михайлович просидел у нас до половины восьмого утра. Говорили, говорили, говорили. От усталости ли, от горького ли какого-то предчувствия при прощании он вдруг подавленно вымолвил: „Я, наверное, скоро умру…“ Я стала растерянно укорять его за эти слова. Хотя в самой что-то дрогнуло. Попрощались мы только до вечера. Кто мог подумать, что это прощание было навсегда!»^[38]

Рано утром 13 января на пустой, заснеженной и еще темной улице на Михоэлса и его спутника, литератора Сергея Голубева, налетела грузовая машина без номера, сбила их и тут же скрылась^[39].

* * *

Слух о гибели Михоэлса разлетелся среди евреев Москвы мгновенно. И так же мгновенно все поняли, почувствовали нутром, что это было преднамеренное убийство. Проницательным людям было ясно: убийство такого человека должно быть санкционировано кем-то с самого верха. Михоэлса никто не мог убить без согласия… кого? Даже сами себе они страшились называть это имя — Сталин. С окончанием войны и изменением политики Сталин мог начать думать, что популярность Михоэлса, его связи с международными еврейскими организациями становятся опасны. Всех евреев, хоть как-нибудь связанных с заграницей, подозревали в том, что они замаскированные враги. А Михоэлса, который во время войны собрал в Америке 16 миллионов долларов на войну с Германией, считали главным врагом. До времени его щадили и даже награждали, но потом — решение наверху было принято.

Только наиболее проницательные увидели в этом начало очередного витка террора, но говорить о таком не решался никто. Все всего боялись, вся страна жила под гнетом, а евреи жили просто в оцепенении от ужаса.

Услыхав эту страшную новость, Мария после работы поехала навестить дядю Арона и тетю Олю Бондаревских — Соломон Михоэлс был племянником дяди Арона. Старики Бондаревские тихо доживали свой век в старом доме в Пименовском переулке, обоим было уже далеко за семьдесят, они давно отметили золотую свадьбу и казались чудом уцелевшими осколками дореволюционной Москвы. Верующий дядя Арон упорно продолжал соблюдать традиции своей веры: его голова всегда была покрыта кипой, он ходил в длинном лапсердаке, постоянно читал истрепанный за десятилетия томик Талмуда и пять раз в день бормотал про себя молитвы.