Читать книгу - "Тринадцатая редакция. Модель событий - Ольга Лукас"

— Анна... Лиза? — осторожно озвучила свою догадку Маша.

— Тогда я сажусь напротив! И не скучно! Одни мы с тобой девушки, как будто здесь закрыли клуб для мужчин.

— Это и есть клуб для мужчин. Гей-клуб. Вернее, гей-бар. Но он не закрытый: позавтракать здесь может любой.

— Бары, где не любой может позавтракать, надо землёй стирать с лица. Завтрак — это вершина наслаждений дня.

Вскоре подошел официант: он принёс огромную порцию яичницы для Анны-Лизы и крошечную чашечку кофе для Маши.

— На диете или на мели? — спросила Анна-Лиза, — Оплатить твой счёт? Нельзя жить на голодный желудок!

— Я уже позавтракала, — как бы оправдываясь, ответила её собеседница, — но неудобно же сидеть просто так. Вот если бы в кафе можно было заказать книгу, или журнал, или колоду карт, или радиоприёмник и наушники, чтобы просто побыть среди людей, провести с ними время, и при этом не скучать, плюя в потолок. А потом заплатить по счёту за всё прочитанное, прослушанное или разложенное в пасьянсы.

Она не успела довести эту мысль до конца — в сумочке завибрировал мобильный телефон. Путаясь в молниях и карманах, Маша вытянула аппарат наружу: увы, это было не «С добрым утром» от Константина Петровича и даже не «Ещё немного, и я подойду» от Жана. Писала Елена Васильевна.

«Ваш хозяин по утрам приборы в салфетки сам заворачивает, или это только наш Жора тронутый совсем на голову?» — гласило сообщение от мамы. Маша напомнила, что в «Макдоналдсах» нет таких приборов, которые необходимо по утрам заворачивать в салфетки. Ответа не последовало: убедившись в своём превосходстве над всеми, Елена Васильевна приступила к приготовлению очередного кулинарного шедевра.

— Чем-то интересное пишут? — спросила Анна-Лиза, не отрываясь от еды.

— Это моя мама. Рассказывает смешную историю про своего начальника.

— Начальник мамы? Нет, это неинтересно, — покачала головой Анна-Лиза. — Теперь говори, зачем ты в Париже.

— Я сбежала от любви, — брякнула Маша, и вдруг поняла, что это — почти что правда.

— Петербург — не место для роскошных нас! — с жаром воскликнула Анна-Лиза. — Ни одного мужчины с достоинством!

— Да нет, он очень достойный. Скорее уж я недостойна любви этого человека. Мне надо подрасти — хотя бы немного. Хотя бы в своих глазах.

— Достойна, не достойна — это только блуждание в словах. Может быть, ты не уверена в том, что он чувствует?

— Уверена. В его чувствах. В своих чувствах. Уж это-то я понимаю без слов.

— Значит, ты водишь пальцем вокруг достойного мужчины и убегаешь от него в Париж. Хочешь испробовать на прочность его сердце?

— Просто он плохо меня знает. А когда узнает получше — тут же и разлюбит. А я не хочу его потерять.

— Ты глупая? Люди обычно только ещё больше привязывают себя к возлюбленному, когда узнают его лучше.

— Ну да, я глупая. И когда он об этом узнает...

— Ты не глупая, а очень даже умная. Просто... как это сказать... дура. Ну-ка быстро взяла себя за ум! На зеркало. — На столе появилась пудреница. — Возьми зеркало, смотри на себя! Что тебе там не нравится?

— Ой, не знаю, — отодвинула пудреницу Маша, — давайте не будем об этом.

Она уже пожалела, что ввязалась в столь откровенный разговор.

— Нет, мы будем. Мы будем, потому что я хочу открыть для себя одну истину. Любить человека, но думать, что ты недостоин его любви — нормально? Я подразумеваю — в вашем ненормальном городе это — нормально?

— Я не знаю. Я не могу говорить за весь город. А что до меня — так я и по телефону уже с ним всё меньше и меньше разговариваю. А если говорю — то несу какую-то чужую, постороннюю чушь.

— Вот так, да: «Надо же, а мы как раз говорили о тебе», — передразнила Йорана Анна-Лиза. Как же её задело, если она запомнила эту фразу!

— Очень похоже, — улыбнулась Маша. — Я всегда говорю с такими интонациями, как будто это просто разговор, ничего не значащий.

— Тогда как же отличить просто разговор от разговора не просто — если интонации не значат смысла?

— Я думаю так: если он любит, то сам всё поймёт. А если не поймёт — значит не слишком любит.

— Как вы ещё не вымерли? — воздела вилку к потолку Анна-Лиза. — Целый город окоченевших сердец! Человека надо любить, когда он рядом. Смотри и люби.

— Если бы можно было смотреть — но украдкой. Подглядывать из-за угла. Или поставить камеру слежения. Но он ведь тоже смотрит на меня. Надо быть на высоте, чтобы не разочаровать его. Лучше любить человека, когда он далеко. Проще. Безболезненнее.

— Можно ещё глаза ему выколоть, — посоветовала Анна-Лиза. — Но это болезненно.

На какое-то мгновение ей показалось, что всё это время — примерно с момента знакомства с Йораном, а может быть, чуть позже — её собственные глаза были завязаны плотной тёмной тканью. Прежде она встречала носителей, и до, и после подписания договора твердивших одну только фразу: «Я недостоин, недостоин, недостоин такого счастья!» Анна-Лиза полагала, что это — всего лишь разновидность шока от исполнения желания. Оказывается, некоторые люди используют эту фразу в качестве ежеутренней и ежевечерней молитвы и, едва счастье замаячит на горизонте, пускаются в бега или позволяют самому счастью уехать далеко-далеко.

— Эх, если бы я могла съездить и навестить его! — вздохнула Маша.

— Если бы я могла навестить его и съездить, — сжала кулаки Анна-Лиза.

«Кстати, а что мне мешает разделать Йорана под орехом?» — неожиданно подумала она.

Маша выпала из разговора и, кажется, всерьёз обдумывала перспективу ослепления Константина Петровича. Это могло решить многие проблемы! Собеседница не стала ей мешать: она в момент разделалась с остатками яичницы, молниеносно оплатила счёт и покинула заведение, даже не удостоив внимания прекрасный экземпляр носителя, попавшийся ей на пути.

Лёва топтался посреди приёмной и выкрикивал в пространство грубые слова и целые выражения. Неоригинально, неизобретательно и даже совсем не смешно.

— Ну что ты опять ругаешься? Самому ещё не надоело? — спросила Наташа.

— Надоело, — сжал кулаки Лёва, — всё это вообще уже мне дико надоело и даже осто... чертело!

— Что-то не похоже. По-моему, тебе просто нравится злиться. Ну-ка попробуй найти пять положительных моментов в сложившейся ситуации?

— Пять? — свирепо переспросил Лёва. — Да запросто. Первое. Авторша этой бездарной книжонки, которую всё равно никто не купит, как я ни бейся, когда-нибудь умрёт. Второе. Её муж, вложивший в продвижение этой мерзоты кучу бабла, когда-нибудь умрёт. Третье. Мой драгоценный московский босс, экзаменующий меня на знание этого говноромана почище, чем профессор Степанов — на знание «Братьев Карамазовых», когда-нибудь умрёт. Четвёртое. Я когда-нибудь умру и тогда-то уж отдохну. Ну и пятое. Виталик тоже когда-нибудь умрёт.