Читать книгу - "Люди черного дракона - Алексей Винокуров"

А пока мы так лежали, в русской деревне шло гулянье — женили праправнука деда Андрона, по имени Сергей Вай. Фамилия ему такая досталась от деда, ходи Василия, которого, как известно, на родине звали Вай Сыли, ну а имя пришло по русской линии — от самого старосты Андрона через внучку его, Настену.

На свадьбе, кроме русских, ясное дело, колобродили и китайцы — сам ходя, старый уже, согбенный, мафусаиловых лет, и разные многие его родственники и китайские знакомцы, пришедшие во вторую очередь выразить свое уважение, а в третью — закусить на дармовщинку. Вообще-то Сергей Вай был не настоящим ходиным внуком, у них с Настеной детей, как известно, не было никаких, и уже в солидном возрасте они усыновили мальчонку из русской деревни, рано оставшегося без родителей: мать умерла при родах, а отца прищемила до смерти упавшая в лесу сосна. Когда вытаскивали его из-под дерева, был он весь приплющенный, с вышедшим духом, словно пойманный китайским методом через удавление бревнами соболь. Вся русская деревня, ужаснувшись, в тот раз оплакивала его, но годы были плохие, голодные, и взять к себе в дом еще один рот не решились даже дальние родственники. Об этом узнал ходя Василий, и, недолго посовещавшись с Настеной, они усыновили мальчонку. Имя дали ему двойное, русско-китайское — Дима-Ху, что значит Дима-Тигр.

Такое редкое имя-минцзы дано было, исходя из тяжелых обстоятельств его жизни и суровой, по всей видимости, судьбы, которая еще в детстве оставила его полным и окончательным сиротой. Так ходя Василий при помощи китайской магии имен надеялся отпугнуть судьбу и, возможно, изменить жизнь мальчика.

Однако судьбу-цзаоюй отпугнуть или обмануть довольно сложно, и даже у самого ходи Василия это не очень-то получалось. Вот и с Димой-Ху так же вышло. От отца он унаследовал тяжелое пристрастие к водке и рано умер, напившись, по русской традиции, несъедобного метилового спирта. Но еще до того успел он обрюхатить знакомую девушку из русского села, и, таким образом, хоть и вопреки привычному законному порядку, но образовался-таки у ходи Василия внук, а у деда Андрона — праправнук, которого нынче и женили они при всем русско-китайском кагале. Разумеется, не только тут были русские и китайцы, но и почетные гости из еврейской деревни, и даже три уважаемые старушки приплелись от амазонок: Елена, Анфимья и Ирина — старые, как черти, дряхлые, еле ноги волочащие, но все еще с грозными взглядами и несокрушимым духом, все еще готовые выйти на медведя с одним остро заточенным, словно молния, ножом.

И вот теперь, пройдя все необходимые стадии, от выкупа невесты до венчания, гости и молодожены сидели за накрытыми столами и дули китайскую водку эрготоу. Только, конечно, была это не обычная эрготоу, которая за пять юаней канистра, а местная, наша, деревенская. Так она и называлась во избежание путаницы — «Хэйлун эрготоу», то есть «Водка Черного дракона», потому что гнали ее прямо из священных волн Амура. Водка эта отличалась от всех прочих и казалась крепче даже малайского рома и неразведенного медицинского спирта. А выходила она такой страшно забористой оттого, что настаивали ее на костях драконов, ну, или, по-старому, динозавров. Динозавров этих что-то очень в свое время много полегло в здешних землях — как раз, когда был их динозаврий Армагеддон, то есть последняя битва с млекопитающими.

Вот, значит, все они пили водку — те, которые собрались на свадьбу, — и произносили тосты по старинному русскому обычаю, и отрыгивали — по старинному китайскому обычаю. И даже метали ножи в стену сарая — по обычаю амазонок, и вслух считали приданое — по еврейскому обычаю.

Но главное все же была водка — хэйлун эрготоу. Секрет этой водки железно, до смерти, знали только ходя Василий и его потомки по мужской линии, то есть в данный момент еще и жених Сережа Вай. Прочие китайцы тоже бы хотели все это знать, но плавали в деталях, как пешеход в спасательном круге: не сказать что тонешь, но и не совсем плывешь — больше болтает да тошнит. Вот так и они, китайцы, все болтались да блевали от сделанной ими по собственному рецепту водки — хоть обратно в реку выливай.

Но на свадьбе была водка самая настоящая, первосортная, смастыренная строго по ходиному рецепту, и оттого всем было очень весело, но никто не хотел тошнить и драться, а все только улыбались друг другу и пели веселые песни — русские и китайские, еврейские и женские.

И так в деревне шла своя свадьба, а у нас с Ди Чунь — своя. Или, может быть, только мне так казалось, что между нами что-то происходит, а она была совсем другого мнения… Как бы там ни было, я запомнил этот день надолго, на всю свою жизнь, и не только на эту, но и все последующие. Уже пройдя многократно все страдания сансары, избыв аффекты, страсти и привязанности, ставши Буддой, в единый шаг готовым перейти на ту сторону бытия, я вспомнил этот день, вспомнил — и все бессмертие осыпалось с меня, как осыпается со старых статуй позолота, как падает с деревьев побитый ветром желтый осенний лист, и я вернулся обратно, в бренное свое тело, вернулся, чтобы еще раз пережить этот миг, пожертвовать ради него всезнанием, всемогуществом, собственным спасением и даже спасением всех живых существ…

В следующий раз я увидел Ди Чунь снова на реке. Я шел по лесу, тропинка вывела меня к пляжу, и я замер, увидев ее. Она стояла возле воды совершенно нагая, и ветер слегка отдувал ее черные волосы. Неподалеку от нее купались взрослые парни из нашей, русской деревни. Все купались спокойно, никто на нее внимания не обращал, только один, Валера — рыжий, с медвежьей ухваткой, все поглядывал на нее искоса, с угрюмой внимательностью, словно хотел что-то понять для себя. Наконец, то ли поняв, что хотел, то ли, напротив, не поняв, он направился к ней… Он шел к Ди Чунь и с каждым шагом увеличивался в размерах. Она же стояла как ни в чем не бывало, изредка бросая на него лукавые любопытные взгляды.

Сердце у меня заболело. Я хотел бежать, чтобы не видеть, что будет дальше, но ноги мои закоченели, вросли в землю, а все тело обмякло.

Валера подошел к Ди Чунь вплотную и что-то сказал ей. Она засмеялась. Он тоже хохотнул и протянул руку, чтобы погладить ее по черным волосам, но она уклонилась. Даже издалека мне было видно, как он возбужден, он весь дрожал мелкой дрожью. Внезапно он схватил ее за голову и плотно прижал к себе. Лицо ее уткнулось в его крепкое белое тело. Я думал, что Ди Чунь закричит, будет сопротивляться, но она только засмеялась повторно, шлепнула его по животу и отскочила в сторону. Лицо его перекосило, и он сделал шаг следом.

— Стой, сучка, — крикнул он. — Стой, говорю!

Он наступал, растопырив руки. Все, что могло в нем стоять, стояло, пугало, тянулось в струну, дергалось, покачивалось при каждом шаге. Но Ди Чунь только презрительно посмеивалась, тянула в щель губы, отступала и уклонялась. Валера готов уже был броситься и в прыжке накрыть собой девчонку, но из воды полезли другие парни…

— Валера, — кричали они, — Валера, уймись! Не видишь, играет с тобой амазонская дочь… Гляди, кровянку пустит! Все яйца тебе отчекрыжит!

Но Валера ничего не слышал…

— Ништо, — пыхтел он, — сейчас поймаю!

Однако прочие парни схватили его за руки, оттащили назад, держали, не пуская. Он грязно бранился, голый и страшный, делал белеющим оголенным телом непристойные знаки, лицо его набрякло кровью, изо рта рвался прерывистый конский храп. Ди Чунь между тем спокойно надела синее ситцевое платье и пошла прочь, не оглядываясь. Я глядел ей вслед со смешанным чувством горечи и подступающей беды…