Читать книгу - "Записки карманника - Заур Зугумов"

До начала 90-х годов Эдик пользовался неограниченным авторитетом и считался одним из самых влиятельных воров в законе в Ростовской области, и не только. Одно только то, что подход к нему был сделан Васей Бриллиантом, который бы никогда не позволил себе окрестить человека даже с малейшей долей отклонений от воровских канонов, говорил сам за себя. Но времена, к сожалению меняются. Угодив в очередной раз за решетку в 1992 году, Эдик выпал из расклада на пять долгих лет, в течение которых регион был полностью поделен на сферы влияния.

Малява, которую я вёз, по моим предположением, должна была поставить все на свои места. Но что в ней было написано, я не знаю и до сих пор.

На хазу к жигану мы прибыли где-то через минут сорок. Эдик знал, кто должен был привести депешу, но, увидев меня, узнал и нисколько не удивился и не расстроился. В свое время он часто бывал в Махачкале. При его непосредственном участии на сходняках был сделан подход к нескольким дагестанским ворам. Да и вообще, Эдик всегда питал уважение, как к дагестанцам, в общем, так и к дагестанской шпане, в частности.

Я свою миссию выполнил и назавтра рассчитывал покинуть гостеприимную донскую землю. Почему именно на следующий день? Да потому что не побывать на босятском сходняке, я не мог. Эта процедура вменялась в обязанность бродяге. Почти то же самое, что и у хозяина. Ведь откуда прибывший этапом арестант, бродяга по-жизни, знает все о том, когда, куда и кто именно из шпаны прибыл? Собирает материал исходя из маляв, прогонов, бозаров босоты на этапах, пересылках, в тюрьмах и т. д. Это один из множества воровских отличий, которые и выделяют его среди остальной массы заключенных.

То же самое и на свободе. Сведения, которыми я потом делился при встрече с «коллегами», в своих похождениях, я получил при встрече с босотой, на которую попал вечером того же дня.

В любом регионе вокруг вора в законе собирается шпана, которая проезжего бродягу ставит в курс последних мировых воровских новостей. Именно мировых, я не оговорился. С тех пор, как упал «железный занавес», именно мировых, а до этого новости были лишь союзного масштаба.

На сходняке присутствовало человек десять. Двоих из них я знал не понаслышке. Карманников: грозненского – «Кабана», дерзкого надменного, «армяна по крови», как он любил частенько выражаться, как будто в жилах других армян текла вода.

И питерского «Стропилу» – как его на свой манер окрестили кавказцы, за его маленький рост. С ними в бригадах он в основном и крал. Я знал его крутой и непримиримый нрав по отношению к разного рода нечисти, потому что чалился с ним на спецу малолетке в Нерчинске. Я даже знал, кто научил его всем азам карманной тяги. Это был старый кошелешник, урка из Эчмиадзина по имени Рантик. После того, как он откинулся из малолетки, в середине шестидесятых, получилось так, что он лишился не только родителей, которые погибли во время пожара, но и дома, в котором они все проживали. Воры не дали умереть с голоду ни ему, ни братишке, который с их подачи пошел по правильному пути, выучившись на инженера и женившись на порядочной девушкой. И все это благодаря поведению Стропилы на малолетке. Дело в том, что в те годы, все зоны малолеток в СССР были красными, как пожарная машина. И что бы заявить о себе, как о молодом уркагане, была необходимо чисто воровская закваска.

Тогда еще я не знал, что из массы информации, которую мне предстояло услышать в тот день, одна, сыграет в моей жизни достаточно важную роль. Точнее, даст мне возможность вернуть старый долг сторицей.

В тот момент, когда я присоединился к присутствующим босякам, прикол держал шахтинский Бархошка – беспалый домушник со стажем. Он только что откинулся с Ветлага, где чалился на тридцатки, в Бадье, вместе с Васей Бузулуцким. В его бытность у хозяина он и помер, но только не так, как прикалывали вокруг. Ведь Бузулуцкий был очень авторитетным вором. О нем, так же, как и о его знаменитом тезке, Бриллианте, слагали немало легенд.

Оказывается, виной всему был осколок от бутылки с шампанским. Точнее, он был предлогом, чтобы его умертвить. Менты давно хотели избавиться от Бузулуцкого, но не знали как именно, а тут подвернулся удобный для них случай. Вася с босотой в зоне отмечали какое-то знаменательное для них событие. Каким-то образом горлышко от бутылки с шампанским разбилось, и осколок отлетев, попал ему в горло. Все бы ничего, но рана постепенно стала гнить. В конце, концов, коновалы поставили диагноз, что это рак, и отправили жулика в Питерские кресты, точнее в Газы – всесоюзную больницу при тюрьме. Ну а здесь лепилы доделали своё грязное дело. Уркаган умер на операционном столе, так и не придя в сознание.

Было и еще несколько интересных приколов, но для читателей они не будут интересны. Поэтому, остановлюсь на главном.

Как-то незаметно мы с Кабаном и Стропилой уединились от остальной братвы, хапнули по соточке «Ахтамара» – армянского коньяка, пару бутылок которого Кабан, насколько я знал, всегда держал при себе, и углубились в прошлое. А нам было что вспомнить.

Если со Стропилой у меня были связано полтора года мучений на малолетке, да пара удачно проведенных «операций» на бздюн, много позже, уже, будучи на свободе, то с Кабаном воспоминания носили немного иной характер. Наверное, потому, что они были связаны с местами, где мы родились и выросли. Одно время я часто наведывался с пацанами в Грозный. В те годы моими неизменными спутниками были «Кардинал», старый кошелешник с пятого поселка, Муртуз – «Тульку», теперь уже покойный ширмач с Ермошкина и Патя «Малютка» – карманница экстра-класса. Мы останавливались в районе железнодорожного вокзала, на хазе одного центрового барыги, а с Кабаном и его приятелями встречались то на Жидовке, то на трассе.

Кабан так же, как и многие его «коллеги» в то время, гастролировал, в том числе приезжая и в Махачкалу, город, с которым у него были связаны самые теплые воспоминания. Насколько я помню, он тычил неизменно с одной и той же бригадой. Напарником у них, с Лечей, молодым втыкалой, который, кстати, проживал по соседству с хатой, где жила мать Васи Бузулуцкого, были кошелешницы-русачки мать и дочь. Имя матери, насколько мне не изменяет память, Клава, а вот имя дочери не помню. Их бригаду знали далеко за пределами Чечни и Дагестана. По приезду в Махачкалу они неизменно останавливались в гостинице Кавказ. Встречались мы и на гастролях. В основном, в Баку, городе, куда в те времена съезжались почти все союзные бригады ширмачей.

Бозар протекал, как обычно. Не торопясь, не спеша, и не перебивая друг друга, каждый из нас излагал то, что считал интересным и нужным, и не только с воровской точки зрения. Что-то вставлял в разговор собеседника, но делал это тактично, как и подобает воспитанному человеку, и, наконец, молчал и слушал, как это умеют делать только воры.

В один из моментов, когда прикол держал Кабан, я ненароком пропустил, (выпитый коньяк давал о себе знать) один важный момент, где Кабан заикнулся о Греке. Точнее, о его жене Созии, которую он случайно встретил недавно на пристани. Дальнейшие расспросы, а главное, ответы на них, меня окончательно отрезвили.