Читать книгу - "Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон"

Я как-то даже не поеживаюсь. Почему-то он в последнее время меня особо не достает. Он как будто бы выпил какое-то зелье, ну, или я. Или это из-за того, что я стал выше. Или потому, что у нас обоих жопа по жизни. Мне кажется, он маму тоже перестал видеть.

– В шторм попал? – спрашивает он. – Я такие дожди впервые вижу. Пора тебе ковчег строить, да?

В школе тоже часто так шутят. Я не против. Мне библейский Ной нравится. Он дожил почти до 950 лет. И спасся с животными. И всю жизнь начал заново: с чистого листа и бесконечного множества тюбиков с краской. Блин, да он крутейший.

– Ага, в самый разгар, – говорю я, хватаю со стула полотенце и начинаю вытирать голову, ожидая неизбежного комментария по поводу длины моих волос, но его нет.

Вместо этого я слышу вот что:

– Ты вырастешь выше меня.

– Думаешь? – От этой мысли у меня немедленно улучшается настроение. Я буду занимать больше пространства в помещении, чем отец.

(ПОРТРЕТ, АВТОПОРТРЕТ: Мальчик перепрыгивает с континента на континент, держа на плечах своего папу.) Он кивает и вскидывает брови:

– Похоже на то, судя по тому, с какой скоростью ты растешь в последнее время. – Он начинает осматривать комнату, словно составляя опись того, что тут есть, как в музее, все плакаты один за одним – ими завешаны практически все стены и потолок, – а потом снова смотрит на меня и хлопает руками по собственным ногам. – Надо, наверное, поужинать. Пообщаться по-мужски.

Папа, видимо, заметил ужас на моем лице.

– Нет, никаких разговоров, – он рисует пальцами в воздухе кавычки, – «об этом». Клянусь. Просто поболтаем. Мне нужно mano a mano^[5].

– Со мной? – спрашиваю я.

– А с кем же? – улыбается папа, и в его лице нет вообще ничего говняного. – Ты же мой сын.

Он встает и направляется к двери. А у меня голова кругом идет от того, как он это сказал: «Ты же мой сын». Я прямо начинаю это в себе чувствовать.

– Я пойду в пиджаке. – От костюма, наверное. – Хочешь тоже?

– Если ты считаешь нужным, – ошеломленно отвечаю я.

Кто же знал, что мое первое официальное свидание будет с отцом?

Но, надев пиджак – последний раз я ходил в нем на похороны бабушки Свитвайн, – я замечаю, что край рукава уже ближе к локтю, чем к запястью. Боже ж ты мой, я и впрямь Кинг-Конг! Я захожу в родительскую спальню, так и не сняв доказательства своего гигантского роста.

– Ха, – улыбается папа. Потом он открывает шкаф и достает темно-синий блейзер. – Подойдет, наверное, я в нем какой-то слишком домашний, – говорит он и похлопывает по пузу, которого у него нет.

Сняв пиджак, я надеваю блейзер. Сидит идеально. Я не могу сдержать улыбку.

– Я же говорил. Я бы с тобой уже даже бороться не рискнул, настолько ты крут.

Крут.

– А где мама? – уже на пути интересуюсь я.

– Вот именно.

Мы идем в ресторан на воде и садимся за столик возле окна. По стеклу текут реки дождя, искажая вид. Пальцы до боли хотят нарисовать эту картину. Мы едим стейки. Папа заказывает виски, потом еще, и разрешает мне сделать по маленькому глоточку. Еще мы оба берем десерт. Он не говорит ни о спорте, ни о дурацких фильмах, ни о том, как правильно загружать посудомойку, ни о своем нелепом джазе. Он говорит обо мне. Все это время. Рассказывает, что мама показывала ему какие-то из моих альбомов, он надеется, что я не против, и ему снесло крышу. Говорит, что страшно взволнован моим предстоящим поступлением в ШИК и что они будут идиотами, если меня не возьмут. Папа считает невероятным, что его единственный сын так талантлив, и он ждет не дождется, когда можно будет увидеть все мое портфолио целиком. Говорит, что очень мной гордится.

Я не вру.

– Мама считает, что вам обоим места гарантированы.

Я киваю, думая, что неправильно расслышал. По моим последним сведениям, Джуд поступать не собиралась. Наверное, не так услышал. Что ей подавать-то?

– Тебе очень повезло, – продолжает папа. – Мама так любит искусство. И это оказалось заразно, да? – Он улыбается, но я-то вижу, что на внутреннем лице улыбки нет. – Пора меняться?

Я с неохотой поднимаю свой шоколадный декаданс, готовясь взять взамен его тирамису.

– Нет, пожалуй, не стоит, – говорит он. – Возьмем еще по одному. Мы же не часто куда-то выбираемся.

На втором десерте я уже готовлюсь сказать, что паразиты с бактериями, которых он изучает, такие же крутые, как мамино искусство, но все же решаю, что это прозвучит жалко и фальшиво, поэтому просто ускоренно поедаю свое пирожное. И начинаю при этом фантазировать, как все вокруг думают: «Посмотрите, вот отец с сыном пришли вместе поужинать, разве не трогательно?»

И меня распирает от гордости. Папа и я. Мы теперь друзья. Приятели. Брателлы. Я в кои-то веки чувствую себя сверхъестественно хорошо – так давно этого не было! – настолько, что я начинаю болтать, чего не случалось с того дня, как уехал Брайен. Я рассказываю папе о ящерицах-василисках, о которых узнал только недавно, они так быстро передвигаются по поверхности воды, что могут пройти двадцать метров и не утонуть. Так что все же Иисус был не единственный.

А папа рассказывает, что сапсан во время пикирования достигает скорости триста километров в час. Я из вежливости изумленно вскидываю брови, но, привет, кто этого не знает?

Я говорю, что жираф съедает до тридцати пяти килограммов пищи в день, спит всего тридцать минут в сутки, и не только является самым высоким животным на земле, но у него еще и самый длинный хвост среди земноводных млекопитающих, а язык – полметра в длину.

А он рассказывает, что крошечных микроскопических тихоходок собираются отправить в космос, потому что они могут вынести диапазон температур от минус 165 до 150 градусов Цельсия и радиацию, в 1000 раз превышающую дозу, которая убьет человека, а еще их можно воскресить через десять лет после того, как они засохнут.

На миг меня охватывает желание перевернуть стол, ведь я не смогу рассказать Брайену о том, что в космос запустят тихоходок, но потом я выбираюсь из этого состояния, заставив папу гадать, какое из животных самое опасное для человека. После того как он перечислил основных подозреваемых: гиппопотамов, львов, крокодилов и так далее, я сразил его наповал. Это малярийный комар.

Мы так и продолжаем делиться фактами о животных, пока не приносят счет. Нам никогда раньше не бывало так классно вместе.

– Я и не знал, что тебе нравятся передачи о животных! – вырывается у меня, когда папа расплачивается.

– О чем это ты? Ты думаешь, почему ты их любишь? Мы с тобой только этим и занимались, когда ты был маленьким. Ты что, забыл?