Читать книгу - "Двоеженец - Игорь Соколов"

Я пил, чтобы забыть об изменах Матильды, но постоянно замечал оскорбительное презрение своих знакомых, даже Эдик Хаскин перестал мне звонить и звать к себе в гости. Родители обижались, что я почти не пишу им писем, но меня ничего не трогало и не занимало. Еще я пил, чтобы не слышать укоров собственной совести, когда я снимаю золотые коронки. Засовывая свои пальцы в резиновых перчатках им в рот, я бывал спокоен, как будто я достаю из невидимой копилки деньги, которые никогда не дадут мне счастья, впрочем, кто знает, где оно и есть ли оно вообще, ведь трупы молчат, а все, что говорят живые, бессмысленно…

Еще я пью, чтобы не вспоминать Геру, не ходить на заросшую диким бурьяном ее могилу, ибо ее мама тоже умерла, а сестра куда-то уехала, а я жил своей жизнью и посещал ее могилу только трезвым, а трезвым я был редко, как я уже говорил, по многим причинам.

Еще я пил, чтобы не оглядываться на чужих детей и не думать, что это мои собственные дети, чтобы не говорить лжи тем людям, которых я вынужден бояться по своей работе, чтобы не лезть по трезвости в петлю или под поезд, чтобы не пытаться оскорблять из-за своих жизненных неудач чужих и незнакомых мне людей, чтобы не признаваться себе в собственном же бессилии и в чем-то еще, что делает меня игрушкой в лапах неотвратимой судьбы или Господа Бога…

Франц Иосифович иногда говорил мне о Боге как о каком-то сказочном волшебнике, которого везде сумел разглядеть и почувствовать мой добрый предок, а поскольку это существо, одним махом выдумавшее весь наш мир, ни за что не желало оставаться самим собой, то оно распределилось или разлетелось везде, и поэтому везде мы можем ощутить его присутствие. Я не знаю, читал ли когда-нибудь Франц Иосифович Майстера Экхарта, но что-то их странно сближало…

Однако время шло, и я сам не заметил, как стал хроническим алкоголиком. Первым меня почему-то покинул Франц Иосифович, иначе говоря, меня сразу покинули все, но Франц Иосифович был последним, кто видел меня тогда. Все было, вроде, как обычно.

Мы с Францем Иосифовичем опять пили разбавленный спирт и как всегда по-философски бродили среди покойников в анатомическом зале. Франц Иосифович как обычно завел речь о нашем Всемогущем Создателе.

Он говорил в этот раз, что Создатель сам не знает, что он создает, то есть ему, как и человеку, заранее не дано предугадать, что из его работы выйдет, что он может только лишь догадываться о последствиях и впоследствии может их устранить, но изменить сущность созданных им вещей он никак не может. Речь Франца Иосифовича плавно текла под своды анатомического зала, пока я вдруг не почувствовал сзади себя какое-то странное шевеление, когда же я оглянулся, то с ужасом обнаружил, что уже полностью раздетый Франц Иосифович совокупляется с мертвой девушкой, которую сегодня утром убило током.

Самое странное, что Франц Иосифович продолжал вести свои возвышенные речи о Боге и одновременно совокуплялся с покойницей.

– Франц Иосифович! – заорал я, – да, что же вы делаете-то!

– Ничего! – удивился Франц Иосифович и спокойно продолжил глубокие рассуждения с глубоким познанием несчастной покойницы.

– Франц Иосифович! Ведь у Вас есть жена!

– А причем тут жена?! – удивился Франц Иосифович и спокойно продолжил свое дело. Тогда я попытался стащить его с тела покойницы, но Франц Иосифович лягнул меня прямо в лоб своей ногой, и я упал и разбился на части, как Бог, о котором он только что рассуждал.

Теперь уже стыдно вспоминать о том, что у меня была белая горячка и что все события моей унылой до сей поры жизни ужасно перемешались с дневниками Штунцера, с впечатлениями от смерти Геры и от измен своей жены, создав для меня небольшую удобную палату в клинике Эдика Хаскина, где я смог наконец почувствовать эйдос выпадения из жизни и понять, почему я дозволил этому эйдосу застать себя врасплох…

Впрочем, Эдик Хаскин до сих пор находится в раздумиях о том, была у меня белая горячка или это было на было на самом деле, я же по невероятности своей стараюсь вообще ни о чем не думать…