Читать книгу - "Московские тени - Роман Сенчин"

– Всё у нее нормально получается! Ну-ка, дай мне. – Он взял дочку; Дашка лежала с открытыми глазами, пустышки во рту не было. – Даш, скажи, как тебя зовут? Ну, скажи. Как зовут нашу девочку?

Дочка настроила взгляд на Сергееве и улыбнулась.

– Ну, скажи, солнышко. Как тебя зовут? А?.. Да-аш. Давай.

– Гы-ы, – сказала она.

– Ух ты! – то ли всерьез, то ли шутя воскликнул Володька и открыл бутылку «Старого мельника». – Уникально, слушай!

– Да нет, погодите. – Сергеев почувствовал неловкость. – Она нормально умеет говорить… Даш, скажи. Скажи, как тебя зовут? Ну, пожалуйста… – Дочка не ответила. – А брата? Как брата зовут? Братика как зовут твоего?.. Ну, Даш, что это?.. Скажи, а?.. – И Сергеев услышал в своем голосе мольбу, разозлился на себя, на молчащую дочку; дома она действительно часто отвечала вполне отчетливо: «Дая», «Сая», «Никия». – Ну, скажи давай, доча. Перестань вредничать. А?.. Даша-а!..

Она заскулила, видимо, испугавшись. Потянулась куда-то. Жена забрала ее.

– Нет, честно, она говорит, – продолжал доказывать Сергеев, чувствуя себя все неудобней. – Без твердых согласных, конечно, но…

– Эх, Никит, – хлопнул его по плечу Андрюха, – как я рад за вас! Дети, это счастье!.. Я вам завидую самой белой завистью. Вообще!

– Пора, – поднял рюмку Володька.

Сергееву очень хотелось выпить. И найти тему для разговора, чтобы этот ляп с говорящей в четыре месяца дочкой забылся. Или замялся хотя бы.

– Как, Андрей, дела-то вообще? – спросил он, не найдя ничего более интересного, когда выпили и плотно закусили; еды на столе было полно, горки из ломтиков колбасы, огурцов и помидоров, мяса, селедки. Еще и в пакетах возле холодильника лежала. На три дня запасов.

– Да как… Как сказать, – вздохнул Андрюха. – В Щуке целыми днями пыркаюсь, халтурю потихоньку. Надо ведь веранду достраивать, второй этаж… Василию вот, – он посмотрел на бородатого, – со спектаклями помогаю.

Тот пробасил:

– Андрюша от Бога художник. Так улавливает!.. – И, не подобрав нужного слова, потряс кулаком. – Ух-х!

– Нерв, – сказал Володька.

– А?

– Нерв Андрюха улавливает.

Бородатый пошевелил бородой.

– Ну, и так можно сказать… Бесценный он человек!

– Нужно будет съездить в ваш театр, – сказала Наталья.

– Милости просим. Только у нас не каждый день – строго по воскресеньям. И сложные постановки.

Ели, выпивали, разговаривали. В основном вспоминали прошлое – давнишние премьеры, куда-то исчезнувших, подававших надежды ребят, обсуждали своих знакомых, ставших звездами. Жалели, что не все из компании сегодня здесь, и, пожалев, тоже обсуждали – как теперь живут они, где работают, какие у них проблемы… Володька в который раз рассуждал об актере Сергее Безрукове:

– Он талантище без вопросов, конечно! Без обсуждений. Такая энергетика – прямо чувствуешь! Сейчас Пушкина играет… Но – не знаю. Что-то не верю, что получится. Как-то… не хватает чего-то… Не знаю…

От водки с пивом он опьянел больше других, его переполняло нехорошее, агрессивное возбуждение. Наталья подкладывала ему на тарелку закуску:

– Ешь, пожалуйста, ешь. – И жаловалась жене Сергеева: – Совсем не ест. Кусок не впихнешь…

– Я сюда не есть приехал, а общаться… Слушайте! Э-эй, господа! – Володька постучал вилкой по бутылке. – Слушайте, а давайте споем? Русское. Помните, как мы пели классно. Давайте?

– Потише, Володь! – в ответ зашептала жена Сергеева. – Дашка засыпает.

Володька расстроенно вздохнул. А бородатый усмехнулся:

– Утомилась девочка от папиного урока.

Сергеев сделал вид, что не услышал.

– Кстати, ребята! – забыв о шепоте, сама воскликнула жена. – Со мной сегодня такой позор случился! Представляете, забыла вторую строчку «Изгиб гитары желтой». Всю жизнь пела, а тут – как стер кто-то… Чуть не разрыдалась…

– Изгиб гитары желтой, – забубнил Володька, – ты обнимаешь нежно… Чего грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись. Качнется купол неба… Ну да: чего грустишь, бродяга…

– Да нет, другое там. Какой бродяга?..

– Слушай, – громче и настойчивее заговорил Володька, – я тоже эту песню с детства пою. Вторая строчка: «Чего грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись». И потом: «Качнется купол неба – большой и звездно-снежный. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

– Дальше – да. А «бродяга»… Другие слова там. Ребята, кто-то помнит еще?

– Я никогда Визбора не любила, – дернула плечами Наталья. – Дешевая романтика…

Володька изумился:

– При чем тут Визбор?!

– Ну как… Его же песня.

– О-ой-й!.. Наташ, ты меня убиваешь.

– Да в чем дело? Что я не так говорю?

Жена поднялась и унесла дочку. Сергеев без стеснения налил себе водки и выпил. Володька, получив возможность говорить громче, стал отчитывать Наталью:

– Как можно?! Боже мой… Это Митяева песня. Олега Ми-тя-е-ва! Стыдно не знать таких вещей!..

– Володь, подожди, – мягко перебил Андрюха. – По-моему, ты путаешь. Это все-таки Визбор.

– Да вы что, сговорились побесить?! – Володька округлил глаза. – Господи боже мой! Я могу с вами…

– Не произноси имя Господа всуе, – веско сказал бородатый. – Нельзя.

– Что?.. Да это не суя. Это… Визбора с Митяевым путать!..

– Митяев это, ребята, Митяев, – поддержала Володьку вернувшаяся жена.

– Давайте хоть на что спорить, что Визбор, – сказала Наталья. – Андрей, у тебя сборника нет?

– Наташ, не пори ты чушь!

– Я не порю чушь, Володя. А если ты перепил, то советую лечь.

– С-слушай! Хватит мне указывать. Ясно?

– Давайте потише, – вставила жена. – Дети спят.

Володька не слышал – вскочил, навис над Натальей:

– Что ты меня вечно дергаешь?! Я сам знаю, пить мне или не пить. И сколько! Я не мальчик тебе…

– По твоему поведению не скажешь.

– За-мол-чи!

– Ладно, ладно, друзья, – заговорил Андрюха примирительно, – перестаньте. Ведь так хорошо… Давайте мировую выпьем. Да? И пусть каждый останется при своем. – Стал разливать.

– Да нет, – Володька не унимался, – тут кто-то хочет машину свою проиграть. Что, Наталья, спорим на твою машину?

Наталья скривила губы:

– Легко. Катайся на здоровье. Правда, я не уверена, что ты на права когда-нибудь сдашь.

– Я и не буду сдавать. Продам тысяч за пять баксов, позажигаю…

– Она пятнадцать стоит, как минимум!