Читать книгу - "Аквариум (сборник) - Евгений Шкловский"

Дней через пять они снова сталкиваются во дворе.

– А воз и ныне там, – бросает Шнуров, не здороваясь. Широкое красноватое лицо его хмуро. – Плохо.

А хрен с тобой, думает Андрей, никто тебя не боится.

Тем не менее Шнуров этот не дает ему покоя. Уже, считай, две недели он ходит с мыслями о закутке в гараже и Шнурове, который хочет вытеснить его с насиженного места. Эти дни он нарочно задерживается на работе, чтобы вечером не натолкнуться на Шнурова. Нет, он не боится, хотя, кто знает, что тот может предпринять против него, все-таки какая-никакая, а власть, связи там и прочее. А может, и боится, хотя думает, что не боится. От такой неопределенности: боится не боится – тошно. Нет, не боится. Но, может быть, опасается. Детское такое чувство опасности. Как когда-то давно не давала покоя мысль о шпане во дворе – тронут не тронут, привяжутся не привяжутся… Может, привяжутся, а может, пронесет.

Гадкое, надо признаться, чувство.

Ну и пошел этот индюк!..

Вечером из глубины двора он смотрит на ярко освещенные окна Шнурова. Кажется, это его окна. Четвертый этаж. И с другой стороны дома (если весь этаж) тоже его. Андрей сидит на лавке и курит, глядя на окна Шнурова. Четвертый этаж – не так уж высоко (сам Андрей живет на пятнадцатом, полгорода видно из его окон), и оттого, что Шнуров живет ниже, тот не кажется ему таким уж грозным. Все-таки пятнадцатый этаж более неприступный, а вот Шнуров как раз на своем четвертом более уязвим. Пятнадцатый этаж, хоть и считается более демократичным по сравнению с четвертым, элитным, больше похож на крепость. Впрочем, это ощущение может быть и обманное – при чем тут этажи, если речь идет о подземном гараже, где у Шнурова две машины – «фольксваген» и «лендровер», а у Андрея «девятка» и закуток с велосипедом сына, зимними шинами да еще кое-каким барахлом, предусмотрительно отгороженный металлической решеткой (сам устанавливал)? Но дело даже не в закутке, а в чем-то другом. У Андрея ощущение, что на него наехали, причем серьезно.

В детстве было нечто похожее, когда во дворе стали вымогать деньги. Родители давали немного на завтраки, булочку купить с компотом или даже котлету с картофельным пюре, а местная шпана бессовестно отбирала, если не удавалось каким-то образом ускользнуть от них. Другим способом бороться было бессмысленно. Они были пусть и ненамного, но старше и сильнее. Жаловаться он не хотел, не мог по каким-то неписаным дворовым правилам, а быть битым не хотелось. Поэтому в школу выходил пораньше, еще затемно, сказав родителям, что идет на дежурство, стоял у окна возле класса или садился возле двери на чердак и сидел там, в сумраке одиночества, пока школа не заполнялась. Здесь он уже был в безопасности. После школы он тоже кружил, путал следы, стараясь пробраться к дому незамеченным.

Случалось, что его подстерегали, прямо в подъезде или около, или в арке, через которую нужно было пройти, но он научился чувствовать опасность, как чует ее зверь, и это сбивало с толку преследователей. В этом был даже некий азарт, как в игре в индейцев или разведчиков, однако ночами душили тяжелые сны: он убегал, прятался, за ним гнались, он снова убегал…

Сколько лет прошло, а заноза все еще торчала: долго он не мог от нее избавиться, а потому все в жизни старался делать так, чтобы снова не почувствовать себя жертвой. Надо сказать, это удавалось. У него было все, что нужно, заработанное собственным потом и кровью. И постепенно застарелое представление о жизни как о джунглях, в которых выживает только либо самый сильный, либо самый ловкий, либо самый хитрый, стало рассасываться. Они с семьей, слава богу, жили не хуже других: двухкомнатная квартира на пятнадцатом этаже в хорошем, пусть и не новом доме, подземный гараж, машина… Вот уж не гадал, что из-за этого крохотного кусочка пространства может разгореться такой сыр-бор.

Ну уж нет, уступать он не собирался. Стоило вспомнить про Шнурова, как настроение резко портилось. Ощущение тупика. Понятно, что спустить на тормозах вряд ли удастся, слишком уж тот был решителен, но и сдаваться – с чего бы? Где это написано, что закуток принадлежит Шнурову? Только потому, что ближе к законному месту его «лендровера»? Смешно!

Ясно, что это просто акт агрессии и хамство. Беспредел, одним словом. Может, еще и желание показать свою власть. И хотя Андрей старался не думать об этом, тревога не покидала. Нужно было все-таки что-то придумать, чтобы осадить зарвавшегося Шнурова. Только что? Обратиться к юристу? Вряд ли бы это что-то дало, кроме очередного отъема денег, причем немаленьких. Да и стоило ли? Не из квартиры же тот его выселял.

Посоветоваться бы с кем-нибудь, но с кем? С женой он об этом почему-то говорить не хотел, слишком унизительно, словно его уже опустили. Рассказать, даже с усмешкой, – значит уже расписаться в своей слабости и уязвимости, пусть даже не страх вовсе, а просто тревога. И не означало ли бы это, что вообще стены их дома не так уж крепки?

В общем, хреново.

Ситуация хоть и малоприятная, но, так сказать, не юридическая. И не криминальная. Так, коммунальная разборка. Всякие теснота и скученность чреваты разного рода эксцессами, так что и место чьего-то сундука или велосипеда в общем, заставленном невесть чем длинном (или недлинном) темном коридоре взрывоопасно. Человеку должно быть просторно, нельзя мучить человека квадратными метрами.

Андрей неожиданно набирает номер старого школьного приятеля, с которым не виделся уже лет двадцать. Впрочем, нет, однажды, лет восемь назад, они случайно пересеклись , тот уже был в чине капитана МВД, но ни своим положением, ни работой доволен явно не был. Теперь же было известно, что у него своя охранная фирма, крутые мужики, вполне процветающий и нужный многим бизнес.

Приятель неожиданно его звонку обрадовался. Они встретились в старой пельменной на Мясницкой, куда заходили еще юнцами поесть пельмешек и выпить пивка (приятное воспоминание).

– Ну, какие проблемы? – проницательно спросил приятель после часа беседы на общегуманитарные темы и лукаво улыбнулся: – Не просто же так ты мне позвонил…

Надо сказать, Андрей чувствовал себя крайне неуютно, словно призывал на помощь силы, которые лучше бы не затрагивать (под ложечкой посасывало, словно он признавался в чем-то стыдном). И вроде бы вполне безобидная улыбка приятеля его не столько обрадовала, сколько еще больше напрягла: да, по всему выходило, что он – слабое звено, а его благополучие иллюзорно и ненадежно. Сила же – вот она, улыбка приятеля, кстати, не особенно изменившегося после стольких лет, демонстрировала ее со всей яркостью. Проблема, да разве это проблема?

– Как, ты сказал, его фамилия? – секунду поразмыслив, спросил приятель. – Шнуров? Ладненько, наведем справки, что за персона. Некоторые любят брать на фуфу. А ты пока замри…

Пусть так и будет, решил Андрей. Он и пальцем не шевельнет. Если этому Шнурову неймется, пусть ломает решетку, тогда и видно будет. От приятеля он тоже особенно ничего не ждал, даже про разговор почти не вспоминал, чтобы и то неприятное ощущение тупика не воскресало. Ничего еще не произошло, а он уже суетится…