Читать книгу - "Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов"

Юля кивнула.

Пришел участковый. Выслушал всех. Задал Юле, Тамаре и Любови Федоровнам несколько вопросов. Записал что-то в папке. Ушел.

Я знаю о голубоглазом Волшебнике все. Но не он меня заинтересовал.

В тот вечер я поняло, что Я не одно. Что есть подобное Мне, но не Я. Что-то скрывающееся за улыбками и глазами. Что-то прячущееся за нетерпением и желаниями. Я не увидело его. Я почувствовало его присутствие. Словно за запотевшим стеклом. Или зеркалом?

Словно за слоем льда есть вода, в которой ты отражаешься. Но где она сейчас? И слой-то этот — та же вода. Вода, в которой ты отражался уже. Но сейчас она не отражает. Сейчас твое отражение (почти ты сам… или ты?) — там. За этим холодным, твердым слоем бывшей воды… Бывшего зеркала… Я почувствовало присутствие.

Как чувствовало присутствие мышей в прогнивших стенах общежития. Их ночные передвижения в подполе и на чердаке.

Еще я поняло, какое мощное оружие Страх. Тем более, Страх, полученный в подходящий момент в неподходящем состоянии.

Юля спала. Спал маленький котенок Васька которому предстояло однажды сменить свое имя. Баба Тома и баба Люба разрешили выбрать одного и Юля выбрала этого — серо-белого и смешного. Жить ему разрешили в маленькой картонной коробке в общем коридоре.

Моль и Медведи отправлялись в бронированный сейф, в самом нижнем погребе подсознания.

Юля собиралась прожить следующий кусок своей жизни. И Я было в самом главном цеху по созданию автобиографии.

А сейчас она спит.

А в спичечном коробке — там, под шкафом, за старыми пластинками и перегоревшими новогодними гирляндами — лежит маленькое, блестящее желтым металлом колечко.

Васька всегда очень пугался пылесоса. Как только мама включала новенький «Вихрь», похожий на робота из мультика, котенок пулей летел под диван. А Юле звук работающего пылесоса нравился. Особенно если поднести ухо как можно ближе к всасывающему шлангу. Тогда похоже на разогревающий двигатели самолет. Юля знала этот звук — каждое лето она летала далеко-далеко, к бабушке в Деревню. Но, то летом…

А пока зима кончилась, Васька чуть-чуть подрос, и началась весна. Весна, сначала пахла тающим снегом. Потом подсыхающей землей. Затем запахло клейкими почками на деревьях и (наконец-то!) по порядку, и в разнобой, сменяя друг друга и смешиваясь, запахло абрикосовым, яблочным, черемухиным цветом.

Юля брала Ваську на руки, шла в общий коридор и звала Тасю. Тася выкатывала свою кукольную коляску (совсем как настоящую, только поменьше). Подружки усаживали Ваську в этот четырехколесный пластмассовый экипаж и шли к автобусной остановке.

Их общежитие стояло на окраине города возле старого полузаброшенного парка. Когда-то по выходным в парке гуляло много нарядного народа, и играли в волейбол. Теперь там были потрескавшиеся асфальтовые дорожки и битое стекло, а в самом глухом месте — почти развалившееся строение с непонятым ржавым механизмом внутри. Юля с Тасей найдут его через два года. Они долго будут гадать: почему эта здоровенная штуковина, совсем не похожая на паровоз и трамвай, стоит на рельсах? Откуда тут вообще этот пятиметровый отрезок железной дороги? Зачем так высоко от земли прикреплено маленькое и тоже невероятно ржавое сидение со спинкой?

А пока они идут с котом Васькой на остановку.

Остановка называлась «конечная» или «кольцо». Здесь заканчивал свой маршрут, отдыхал и ехал обратно жёлтый автобус Единица. Здесь — на «конечной» — зимой и летом, осенью и весной сидели на одинаковых складных стульчиках четверо.

Баба Варя с ведром семечек и двумя стаканами — большим и маленьким. Баба Аня — у неё в ведре плавали в рассоле бочковые огурцы, а сверху «на досточке» лежали кольца домашней кровяной колбасы. И бабушки Тома и Люба, старые знакомые Юли. Они сидели рядышком друг с другом. Перед Тамарой Фёдоровной лежала картонка с надписью, выполненной химическим карандашом: «бурки». У Любови Фёдоровны на картонке значилось «бруки».

Под «бурками» скрывалась обувь, изготовленная из какого-то толстого ворсистого материала. Шил «бурки» сосед обеих Фёдоровн, инвалид Пискунов. Шил вручную, добротно и качественно. Поэтому, кроме пенсионеров, эти немодные, но тёплые боты с удовольствием покупали любители зимней рыбалки. «Бруки» — штаны из какого-то неясного составом и невнятного цветом материала — шил тот же Пискунов. Лишившийся ноги во время войны, он занялся в своё время заточкой инструмента и изготовлением ключей. А теперь вот сидел дома и на модернизированной своими руками швейной машинке шил всё, что шилось. А бабушки Фёдоровны за небольшой процент это «всё» продавали.

Баба Люба и баба Тома всегда радовались, когда Юля приходила к ним.

— Ой! — говорили они. — Наша Юленька пришла!

Они расспрашивали её и Тасю о том, как идут их детские дела. Бабушка Варя насыпала им два больших кулька семечек. Бабушка Аня — отламывала кусочек кровяной колбасы Ваське. Потом все, довольные друг другом, расставались.

— В адном гораде жила парачкааа.

— Муж садовник, жина садавооод…

— И была у них дочка Аллачка,

— Ей ишол питнацатый гоооод… — пели свою самую любимую песенку Юля и Тася по дороге домой. Юля никак не могла запомнить, кто из бабушек Фёдоровн дочка, а кто мама. В глубине души она вообще в это не верила. Она смотрела на свою взрослую маму и на себя, маленькую-премаленькую девочку Юлю, и не могла представить себе, что они когда-нибудь станут двумя одинаковыми, седыми старушками, сидящими вместе на табуретках.

Тася тоже не могла различить, кто из бабушек дочь, а кто мама. В конце концов, две подружки решили, что та Фёдоровна, которая умрёт первой — та и старше. Оставшаяся, значит, будет дочкой. Довольные логичным решением проблемы, Юля и Тася запели следующую «Самую Любимую Песню»:

— Каламбина — так девачку звали!

— Каламбина красивай былааа!

— Да симнацати лет не любииилааа!

— А патом палюбила анаааа!!!!

Однажды Юля долго стояла у трюмо, рассматривая себя. Три зеркала (одно большое по центру и два узких и длинных по бокам), повёрнутые под правильными углами, позволяли видеть себя во всех подробностях. Мама гладила бельё. Время от времени она набирала в рот воду из большой кружки и со смешным звуком разбрызгивала её на наволочки, пододеяльники и всё остальное.

— Мам, — сказала вдруг Юля.

— Да, доча?

— А когда я вырасту, я буду тётей или дядей?

Спустя много лет Юля будет рассказывать человеку, с которым только что познакомилась:

— А ещё я в детстве не могла есть кильку в томате…

— Почему? — спросят её.

— Бабушка рассказывала, что я осторожно заглядывала в банку и говорила: «Я не могу её есть! Она на меня смотрит!»

Но это будет потом. А пока Юлино детство продолжалось. В этом своём детстве она любила: