Читать книгу - "Свои - Валентин Черных"

Я знал, что, обсудив несколько актрис, ТТ все равно предложит Катерину. Если режиссер не соглашался, ТТ обычно говорил: «Я тебе квартиру пробил?» или: «Я тебя на звание представил?», «Я твои неприятности уладил?». И заканчивал всегда одним и тем же: «Это моя личная просьба».

— На учительницу литературы еще не знаю, — ответил я, — а на математичку — Катерину.

— Почему? — спросил ТТ.

— Я с нею познакомился на фестивале. И роль сценаристы писали для нее. И для Князя, кстати, тоже, и для Каратистки. Сценарий специально подстраивался для уже выбранных мною актеров.

Что было абсолютной правдой.

— Интересно, — сказал ТТ. — Когда будешь давать интервью журналистам, не забывай им об этом говорить. Журналисты любят, когда им подкидывают заготовки, которые легко вставляются в статьи.

— Естественно, — ответил я.

ТТ рассматривал меня и молчал. Молчание затягивалось. Он тоже умел держать паузу.

— Считай, что я твою наживку заглотил, — сказал наконец ТТ. — Я посылаю сценарий в Кинокомитет. И потороплю их. Как только они утверждают, через два часа по студии будет приказ о запуске. Но запомни: не снимешь за двести пятьдесят, я сдеру все возможное с твоих постановочных.

— Торг еще уместен? — спросил я.

— Смотря на сколько.

— Я сделаю все возможное, чтобы уложиться в смету. Но мне даже при самой жесткой экономии может не хватить пятидесяти тысяч.

— Я тебе добавлю пятьдесят, и на этом ставим точку.

Органайзер маялась на площадке третьего этажа, ожидая моего выхода от ТТ.

— Поздравляю, — сказала она.

— Как определила? — спросил я. Она не могла знать, чем закончился наш разговор с ТТ несколько секунд назад.

— Это всегда видно. Ты уже сосредоточен и устремлен. Я тебе нужна для похода в «Киноактер»?

— Я не пойду сам. Отдам сценарий главному редактору студии, и он передаст в объединение для ознакомления.

— Директор «Киноактера» обидчив. Он любит, чтобы режиссеры приходили к нему сами. Он любит все давать из своих рук.

— Перебьется.

Я уже решил не делиться своими расчетами даже с Органайзером. Я помнил один из главных советов Афанасия: «Никогда не раскрывайся перед женщиной, потому что женщины приходят и уходят, а информация о тебе остается с женщиной».

— Мы это событие отпразднуем? — спросила Органайзер.

— Еще рано праздновать. Когда я все обдумаю, я тебе позвоню.

— А вот такого отношения к себе я не заслужила.

— Не понял. Какая заслуга и какое отношение?

— Извини.

Органайзер поняла, что у нас с нею начинаются другие отношения.

После войны на «Мосфильме» снимались две-три картины в год. В конце пятидесятых производство фильмов увеличилось до двадцати, то есть двадцать снимались и, как минимум, двадцать были в подготовительном периоде. Директор студии уже не мог отслеживать одновременно сорок фильмов. И тогда организовали творческие объединения, поставив во главе их наиболее опытных и уже старых кинорежиссеров. Старики болели, умирали, их места занимали известные и амбициозные режиссеры, которые, пока были живы старые мастера, числились в молодых, а как только занимали посты стариков, сразу становились выдающимися мастерами кино.

К моменту, когда я начал свой штурм «Мосфильма», все стабилизировалось. Из шести объединений двумя руководили старики, которые свои первые фильмы ставили еще и тридцатые годы, остальные пришли после войны.

Обычно режиссер, сняв свой первый фильм, старался закрепиться при объединении. Художественный руководитель объединения, как глава клана, защищал своих режиссеров, следил за очередностью постановок, отстаивал фильмы в Кинокомитете, а иногда и в ЦК партии.

Выбирая объединение, я выбирал себе жизнь на несколько лет вперед. Но выбирал не только я, выбирали и меня. Я шел не совсем стандартным путем. ТТ практически навязывал меня объединению «Киноактер». Были еще объединения писателей и киноработников, «Товарищ», «Время», «Знамя», «Эксперимент».

Пока сценарий читали в Кинокомитете, у меня было время для сбора недостающей информации.

«Киноактером» руководил известный киноактер Ковальчук. За глаза его называли Ковалем или Кузнецом, он любил повторять банальную сентенцию, что каждый человек — кузнец своего счастья. Его счастье выковал сам Иосиф Сталин. Вождю понравился тогда молодой Ковальчук в главной роли молодого Кутузова. Кутузов — степенный, мудрый, неторопливый, говорящий немного, но афоризмами. Кутузов победил французов, хоть и терпел вначале поражения.

На следующее утро в «Правде» был опубликован Указ Президиума Верховного Совета о присвоении Ковальчуку звания народного артиста СССР с нарушением всех иерархий. Артисту обычно присваивали вначале заслуженного, потом народного РСФСР и только потом народного артиста СССР. Иерархия существовала и в награждении орденами — «Знак Почета», Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, Октябрьской Революции, потом орден Ленина.

На следующее утро после Указа Верховного Совета Ковальчук стал знаменитым и уже оставался знаменитым всю жизнь.

Афанасий говорил:

— Коваль умнее даже, чем я.

Он не говорил — талантливее. Но Ковальчук был талантливым актером. Он снимался редко и только в главных ролях. Вероятно, понимая зависимость актерской профессии, он стал режиссером, но снимал только литературную классику. Он избегал, в отличие от Афанасия, снимать фильмы из современной жизни. Классика — это как антиквариат, хуже или лучше, но всегда дорого и с каждым годом дороже.

Он сразу получил руководство объединением, в котором редко появлялся. У него, единственного из худруков на «Мосфильме», не было своего кабинета.

— Кабинеты у бюрократов. Художнику кабинет не нужен, — говорил он.

Он заседал в других кабинетах. Они были похожи с Афанасием, заседали вместе в коллегии Кинокомитета, в Комитете по Ленинским и Государственным премиям, в секретариате Союза кинематографистов, в редакционных коллегиях почти всех кинематографических журналов.

Их фамилии упоминались во всех отчетах, они приходили на заседания, только если знали, что будет снимать телевидение, и садились всегда рядом, их и снимали всегда вместе — абсолютно лысого Афанасия и с роскошной седой шевелюрой Коваля.

Когда-то, сразу после войны, Коваль закончил мастерскую Афанасия, считался его учеником. Потом они стали соперниками и наверняка схватились бы, и никто не мог предположить, кто кого сомнет в дружеских объятиях, но не схватились, потому что учитель умер раньше ученика. И ученику на какое-то время в кино стало неинтересно, у него не было противников. Старые волки умирали, а молодые волчата еще не подросли.

У него всегда брали интервью, как у самого известного и узнаваемого зрителями и начальством. Он говорил медленно, даже в минутных сообщениях. Не важно, что ты говоришь, все равно назавтра забудут, но лицо увидят еще раз и наконец запомнят все и навсегда.