Читать книгу - "Проснитесь, сэр! - Джонатан Эймс"

Шаги. Я пробую свои силы в сочинении сценария. Свадебные торжества. Мы все получаем грозное предупреждение. Интересная история о чайных чашках с мочой. Наедине с Тинклом и Мангровом. Еще одна история разбитого сердца. Бобьен в огне. Герой Мангров. Беседа о видоизменении

Пройденные мною шаги в борьбе с алкоголизмом следующие:

1) Честно решиться блюсти трезвость

2) Ничего для этого не делать

3) Пить.

Я не позвонил в АА, как собирался в библиотеке, и, когда мне предложили стакан белого вина на задней террасе, немедленно сдался.

Вот как выглядел бы сценарий киноверсии:

Вечер пятницы. Задняя терраса особняка. Выпивка перед ужином.

Герой пьет.

Освещение и костюмы те же, что прошлым вечером. Такое же количество белого вина. Те же актеры. Камера задерживается на наиболее значительных персонажах, таких как Мангров, Тинкл, Маррин, Кеннет. Примечательно отсутствие Авы и Бобьен. Герой смотрит на Диану, фотографирующую диких зверей, восхищается ее красотой, но сердце его отдано Аве.

Быстро опрокидывая один за другим пластиковые стаканчики, герой пьянеет, радостно осматривая потягивающую вино компанию. Такое ощущение, будто он был тут всегда. К нему подходят Тинкл и Мангров.

Я пробыл в Колонии Роз лишь два дня, а уже подружился со всеми – просто поразительно. Достаточно несколько раз пообедать с людьми и посидеть в компании, уже кажется, будто всех знаешь.

Кроме того, что в Колонии Роз ко мне вернулись привычки алкоголика, произошло еще то же самое, что бывает на свадебных торжествах, растянувшихся на несколько дней, когда с одними тесно сближаешься, других не выносишь, но в любом случае тех и других знаешь так близко, как почти не бывает в повседневной жизни.

Итак, моими любимыми членами колонии стали Мангров и Тинкл. Естественно, мы – трое мужчин – сошлись Друг с другом на задней террасе, потом вместе поужинали за одним из маленьких столиков-спутников, за которым к нам присоединились София, Дон – я с ними завтракал – и древняя художница по имени Дженет, так ловко управлявшаяся с едой, что я вновь призадумался о природе официально признанной слепоты. Тем временем Тинкл сидел рядом со мной, и я видел в нем младшего, меньшего брата, которого у меня никогда не было, хотя он был на год меня старше.

Колония Роз, как я пытался объяснить, проводя аналогию со свадебными торжествами, представляла собой настоящую оранжерею эмоций. Здесь все росло быстрее, чем в реальном мире. Мне понадобились бы годы, чтобы почувствовать близость с Тинклом, если бы мы встретились в реальном мире, а в Колонии Роз после третьего совместного обеда уже стали закадычными приятелями.

Бобьен, пропустившая выпивку перед ужином, сидела за большим столом, и я постоянно физически чувствовал на своей шее болезненно жалившие уколы. Она явно мысленно помахивала ледорубом в мою сторону. Ава так и не пришла в столовую, что меня уязвило, но я сполна напился вина и надеялся увидеть ее позже.

Мы ели корнуэльских кур, пюре из батата, салат, столовую наполняли обычные звуки, которые издают за едой люди, а также разговоры об уведомлении, оставленном доктором Хиббеном перед ужином на главном столе. Далее я его процитирую:

«Уважаемые колонисты!

Величайшая опасность, грозящая нашей старой усадьбе, – огонь. Все 232 человека должны помнить о своей ответственности и соблюдать осторожность. Далее: если кто-то взял тапочки Сигрид Бобьен, прошу вернуть их мне. Наша цель – создать условия для серьезной работы. Мы не должны забывать об этом. Попробуем восстановить прежнюю атмосферу, проведя приятный вечер за выпивкой у меня дома после ужина. Приходите к 20:30.

Доктор Хиббен».

Как я понял, случай беспрецедентный. Никто даже не помнил, чтоб директор Колонии Роз когда-нибудь предпринимал подобные действия. Отдельных колонистов время от времени предупреждали, даже исключали, но колония в целом никогда еще не получала выговора. Поэтому ощутимо чувствовался стадный страх – если мы не исправимся, нас всех накажут, даже если мы не виновны в совершенных до сих пор преступлениях: прожженной простыне и украденных тапочках.

В качестве способа противодействия общей тревоге, или, напротив, ее усиления, главным предметом нашей застольной дискуссии были примеры дурного поведения колонистов, и Мангров поведал особенно цветистую историю, хотя излагал ее примечательно ровным и серьезным тоном, без всякой аффектации – мажорно-депрессивным.

– Несколько лет назад был здесь в зимнее время один свихнувшийся английский писатель, – мрачно и торжественно объявил он. Глазная повязка лоснилась, здоровый глаз излучал рассудительность и отчаяние в равных долях. – Он шнырял в спальни постояльцев и совал под кровати чайные чашки со своей мочой.

– Я тоже слышала, – подтвердила София в футболке излюбленного черного цвета. – О чем он при этом думал?

– Полный идиот, – заключил Дон, прыщавый скульптор, на которого интересно было смотреть: шрамы на лице бросались в глаза, половинка большого пальца тоже привлекала внимание. – Если бы я застал его в своей комнате, вытряхнул бы потроха с дерьмом вместе. Как его звали?

– Филип Голдберг, – ответил Мангров.

Еврей, конечно, подумал я про себя. Мы вечно нарушаем спокойствие.

– Возмутительно, – сказала София. – Как ему вообще разрешили приехать сюда?

– Сюда вечно берут всяких чокнутых, – заявила Дженет.

– Он опубликовал роман, хорошо принятый в Англии, – сообщил Мангров.

– Как его уличили? – поинтересовался Тинкл.

– Точно не знаю, – сказал Мангров. – Я приехал через несколько недель после того, как его попросили убраться. По-моему, вышло так, что кто-то обнаружил чашку, кому-то рассказал, потом все остальные стали заглядывать под кровати и увидели чашки.

– Но как выяснили, что это его рук дело? – расспрашивал Дон.

– Повторяю, я точно не знаю, – повторил Мангров. – Просто поняли, что это он. Странный был человек. Потом, видно, признался Хиббену при личной встрече.

– Интересно, что он сейчас делает, – вымолвил я.

– Почему? – удивилась София.

– Всякий раз, услышав об интересных людях, даже о возмутительно интересных, обязательно думаю, чем они занимаются в данный момент. Хотя тот писатель скорей всего спит, если он в Англии, в чем нет ничего особенно интересного, но, по крайней мере, мир может чувствовать себя спокойно, не опасаясь его извращенных проделок.