Читать книгу - "Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов"

— Обойдутся и без дубин. Они способные, — обнадёжил его Трескучий. — Продолжи только валять дурака!

— Хорошо, — сказал Куропёлкин. — Тему государственных преступлений оставим пока в отдалении. Не вам, господин Трескучий-Морозов, решать, кто государственный преступник, а кто нет. Для этого есть более компетентные люди. А с чего вы взяли, что я насильник?

— Ну, ты, Куропёлкин, наглеешь! — снова вскричал Трескучий. — Или ты не знаешь, что делают в зоне с такими, как ты? Узнаешь!

— А что, есть заявление потерпевшей? — спросил Куропёлкин. — Или оно вот-вот будет написано?

— Ну… — протянул Трескучий. И жестом повелел молодцам проветриться на солнышке в воздушных струях.

— Я так и знал, — сказал Куропёлкин, — что никаких заявлений и жалоб на меня нет, да и потерпевшей, похоже, нет.

— Ты, негодяй, нарушил правила контракта и должен быть наказан!

— А я разве не был наказан за какой-то необязательный для пунктов контракта поступок? — спросил Куропёлкин.

— Я что-то этого не помню, — сказал Трескучий. — Ты вот сидишь напротив меня живой, здоровый и наглый. И голодовка тебя не изнуряет. Или, может быть, тебе кто-то подносит жратву?

— Пчёлки подносят нектар и амброзию, — сказал Куропёлкин. — Только залететь не могут. Даже форточек здесь нет. Что же касается наказания, то оно было смягчено вашими милостями, господин Трескучий, той самой пол-литровой дозой водки, без неё, скорее всего, я и не смог бы стать Пробивателем. За что я вам благодарен.

— Каким ещё Пробивателем? — будто бы не понял Трескучий.

— Толком не знаю, — сказал Куропёлкин. — Но, видимо, мне скоро разъяснят.

Лукавил Куропёлкин. Лукавил.

— Насчёт государственного преступника и насильника мы вроде бы разобрались, — сказал Куропёлкин.

— Не разобрались, — категорично заявил Трескучий. — Ещё будем разбираться. Вот вернётся Нина Аркадьевна!

— А насчёт негодяя-то как? — спросил Куропёлкин. — И тут надо дожидаться присутствия госпожи Звонковой?

— Не надо, — сказал Трескучий. — Генетическая экспертиза позволит определить твою вину в доведении до потери чести невинных, по сути дела, юных камеристок Софьи и Веры…

Трескучему бы слезу пролить по поводу драмы камеристок.

— Вот как! — возмутился Куропёлкин. — Интересно! Очень интересно! А если я не соглашусь подвергать себя генетической экспертизе?

— Заставим!

— А вдруг мои исследователи, — предположил Куропёлкин, — посчитают ваши экспертизы лишними, мешающими им?

Какие исследователи, Трескучий спрашивать не стал. Знал какие.

— У них нет на тебя прав! — сказал Трескучий. — Все права на тебя — у нас. Мы живём в законопослушной стране, и никакие системы не могут нам что-либо указывать. А испорченные тобой девушки Вера с Соней напишут заявления, о каких ты напомнил.

Куропёлкин растерялся.

— Что вы хотите от меня? — спросил он. — В чём смысл вашего прихода?

— Вот уж нет необходимости объяснять… — начал Трескучий.

— Узнику, в темнице сырой, — подсказал Куропёлкин.

— Именно так, — сказал Трескучий. — Требовалось напомнить тебе, кто ты есть. Ты узник. И ты наш узник. А темница у тебя, к сожалению, не сырая. Общение же с тобой так называемых исследователей возможно лишь в случае, если мы и Нина Аркадьевна проявим добрую волю. Но положение твое от этого не изменится.

— То есть, — сказал Куропёлкин, — вы полагаете, что продержите меня узником до окончания срока контракта? Но ведь я видел в нём пункт о возможностях разорвать контракт. Кстати, мне так до сих пор и не выдали экземпляр контракта.

— Выдадим, выдадим! — рассмеялся Трескучий. — Ты, Куропёлкин, — полный идиот и специально валять дурака тебе не требуется. Завтра же покопаемся в канцелярской пыли и выдадим тебе контракт, тобою подписанный. И чего там только не будет нагорожено в пользу законных прав работодательницы!

— Нина Аркадьевна, — сказал Куропёлкин, — имеет репутацию делового человека, порядочного в отношениях со своими партнёрами.

Теперь Куропёлкин вызвал у Трескучего приступ истерического хохота.

— Это ты-то, Куропёлкин, — отхохотав сказал Трескучий, — для госпожи Звонковой партнёр? Да после того, что ты с ней сделал, она ждёт не дождётся, чтобы раздавить тебя, как гадину!

— А что такого плохого я ей сделал? — сказал Куропёлкин. — Я доставил ей удовольствие. Так посчитали и сведущие люди. Я слышал. Среди прочего, господин Трескучий, камеристки и я в день прихода в опочивальню действовали по вашим инструкциям, и, стало быть, камеристки со мной вместе ни в чём не виноваты, и не вы ли снабжали меня секретно-нейтрализующим спецбельём, внезапно оказавшимся негодным?

— Ах, вот ты как заговорил! — вскричал Трескучий. — Ты — никто! Ты ни для кого не существуешь! Тебя нет.

— Как это нет! — возмутился Куропёлкин. — Меня никто не вычёркивал из списков избирателей. И я обязан исполнять свой гражданский долг. А меня могут избрать депутатом или президентом. И если что, я напишу заявление в Конституционный суд о нарушении моих прав.

— Оно туда не дойдёт!

— Найду способ.

— Не дойдёт! — продолжал веселиться Трескучий. — Ты из мёртвых душ. Тебя нет. Ты шёл, шёл и вдруг — бац! — провалился в колодец!