Читать книгу - "Иностранец ее Величества - Андрей Остальский"

Я уверен, что многие читатели тут же узнают это странное слово — Вуфк.

Не узнаете? В таком случае вам, наверное, редко приходится пользоваться двуязычным компьютером и электронной почтой. Меня же этот Вуфк просто уже достал.

Я это слово набираю очень часто, иногда по несколько раз в день. Получается это так: в спешке забываю переключить регистр языка с русского на английский и в результате начинаю очередное письмо вот этим самым Вуфком. Хочу написать Dear («Дорогой такой-то» или «Дорогая такая-то»), как и полагается начинать английскую корреспонденцию, а получаю пшик, то есть Вуфк.

Для меня это дикое слово стало символом, во-первых, напрасной траты времени (ведь за всю свою жизнь я тысячи раз его изобразил в электронном виде). А во-вторых, трудностей перевода с одного языка на другой. Нельзя в этом деле действовать механически, не следует переводить буквально и забывать переключать языковые регистры — и в переносном смысле тоже.

Меня еще Елена Александровна учила в детстве: буквальный перевод плох не только тем, что он звучит некрасиво и невнятно. Но это еще и неправильный перевод. Ведь люди мыслят не отдельными словами, а блоками слов, идиомами и иногда целыми фразами. Если составлять текст из отдельных слов, смысл будет неизбежно искажен.

Но знать, какой идиоме какая соответствует в другом языке, это уже целое искусство. Можно гениально владеть и английским и русским по отдельности, но если нет навыка идиоматического перевода, ничего толком не получится. Мало того, надо помимо языка знать еще и историю, и социологию, и, главное, психологию обоих обществ и понимать, что в них общего, а что разного, что совместимо, а что нет. Что дорого, а что — вуфк.

В институте у нас на английской кафедре рассказывали такую историю.

В годы войны Сталин вел переговоры с Черчиллем. Советский переводчик блестяще справлялся со своими обязанностями. Казалось, нет такой сложной идиомы, которой он не нашел бы эквивалента. И вдруг…

Исчерпав основную повестку дня, Сталин решил поинтересоваться, что премьер-министр думает о своем младшем партнере по коалиционному правительству национального единства. «Не is all right, generally. But he lacks imperialism», — сказал Черчилль. To есть — ничего, все в порядке. Только одного ему не хватает: империализма.

Переводчик побелел (понятное дело, при Сталине-то страшно), но признался дрожащими губами, что не расслышал. Черчилль хмыкнул, но повторил.

Переводчик покачал головой и сдался: дескать, что угодно со мной делайте, но это я перевести не могу.

Не знаю уж, как его наказали, думаю, не сладко ему, бедняге, пришлось.

Между тем он великолепно знал английский язык. И все прекрасно расслышал и все правильно понял. Но просто не мог поверить своим ушам. Потому что всю его сознательную жизнь слово «империализм» было сродни ругательству. Империалисты никак не могли открыто признаваться в своем империализме. А уж тем более выдавать столь странные пассажи — выражать сожаление, что кому-то такого качества не хватает. Все равно что сказать о ком-то: ничего себе, славный парень, только недостаточно подл и коварен. Такого переводчик представить себе не мог, а потому решил, что ослышался или что Черчилль употребил некое неизвестное ему редкое слово. А потому бедняга и не справился с партийным заданием, опозорился.

Между тем для Черчилля слово это значило что-то вроде любви к империи, имперского патриотизма и имело, разумеется, вполне положительную коннотацию.

Пример, конечно, вопиющий, но далеко не единственный. Между двумя языками часто пролегает бездна — причем не обязательно чисто лингвистическая.

Так, невозможно перевести на английский язык слово «заначка». «Nest egg», «stash», «cushion» предлагают словари, но все это сугубое не то. Не существует реалии такой в Англии — никогда не припрятывали от жены и других домочадцев часть своей зарплаты, премии или левого заработка английские мужья. Часто бывает трудно перевести на русский язык английское слово «experience», потому что это не только «опыт», но еще и многое другое. О больших сложностях с переводом слова «embarrassment» я уже писал.

А как прикажете перевести на русский глагол «amuse»? Вообще-то он значит «развлекать», «веселить», «забавлять». Но как насчет знаменитой английской фразы «We are not amused»?

Фраза эта сама по себе — миф, поскольку ее приписывают то королеве Виктории, которой вроде бы не понравились какие-то не очень приличные шутки (по другой версии, неубедительные извинения опоздавшего к ней на встречу премьер-министра). То другой королеве — Елизавете I, которая якобы так отреагировала на сообщение о предательстве одного из своих придворных.

Но все согласны, что это была именно королева, а не король, и что было употреблено множественное монархическое — «мы», в смысле «я, королева»… Но как все-таки перевести на русский? Ближайшее по смыслу, что мне приходит в голову: «Нам не смешно…»

Что само по себе звучит достаточно нелепо. Представьте себе это на русской почве: «Нам, Николаю Второму, не смешно…»

Нельзя перевести на английский слово «блат». (Об этом подробнее в главе XII в разделе «Лондонград».)

И много еще всяких слов, терминов и выражений.

Между двумя народами, культурами, менталитетами — целая стена лингвистического непонимания. Преодолеть ее удается далеко не всегда.

Много лет своей жизни посвятив этой роли — попытке служить мостиком, связывающим две страны, я отлично знаю, как трудно добиться взаимопонимания между людьми нормальными и хорошими, но выросшими в этих двух разных, как Марс и Венера, обществах и культурах.

Таких случаев у меня были десятки. Я часто вызывался быть переводчиком, даже если мне уже это было «не по чину». Знал: от толмача в такой ситуации слишком многое зависит, чтобы поручать чувствительные переговоры профессионалу. Тот ведь буквально и добросовестно все переведет, вот в чем ужас.

Не раз приходилось мне брать грех на душу: при переводе «редактировать» сказанное сторонами. Потому что я знал: если буквально или близко к тексту передать грубость, бестактность, а иногда и непродуманную, очевидную нелепость, сгоряча ляпнутую российским партнером, то проект может быть приговорен к гибели. И наоборот, если не перетолковать недосказанности и намеки английской стороны, то может возникнуть великое недоразумение. А потому следует помогать сторонам понять сущности, а не формы.

Однажды вызвался я посредничать в беседе между главным редактором одной российской газеты и его английскими партнерами. На встрече настаивали англичане, у них появились сведения, что специальная, дорогая, закупавшаяся в Финляндии газетная бумага расходуется не по назначению, возможно, даже разворовывается. Президент компании поручил провести переговоры команде в составе технического директора, бухгалтера и специалиста по бумаге. Он считал, что если эту проблему не удастся разрешить, то вряд ли можно будет доверять такому партнеру и во всех остальных отношениях. Логично? Безусловно, но только не с точки зрения главного редактора русской газеты, который вообще не любил интересоваться такой технической «ерундой», как расход газетной бумаги.