Читать книгу - "Старый патагонский экспресс - Пол Теру"

— Все американцы любят путешествовать в одиночку, — это сказал Луис.

— Я терпеть не могу путешествовать в одиночку, — сказал я. — Это подавляет. И я скучаю по жене и детям. Но когда я один, то лучше вижу все вокруг.

— Вы, американцы, даже между собой не разговариваете.

— Вы имеете в виду Орегон?

— Нет, здесь, когда вы путешествуете.

— Да мы же болтаем без умолку! Кто это сказал, что американцы не говорят между собой?

— Вон там сидит американец, — сказал Луис. — Видите его? Так почему вы с ним не заговорили?

Мужчина был в синей бейсболке с надписью «Барни Олдфильд», в ярко-зеленой рубашке и широких штанах на манер матросских. Хотя он ехал сидя, лямки его рюкзака по-прежнему резали плечи, и он так прижимал к себе этот рюкзак, будто тот был набит золотом. Его лицо покраснело от солнечного ожога, и на вид я бы дал ему больше пятидесяти — волосы на предплечьях были сплошь седые. Он оказался рядом с негритянкой, которая перемежала английский с испанским, но он ни с кем не разговаривал.

— Я и не знал, что он американец, — сказал я.

Луису это показалось очень смешным.

— Вы не знали, что вот он — американец?!

Наверное, это из-за бейсболки Луис принял того пассажира за смешного юнца. Жители Коста-Рики предпочитают шляпы. А бейсболка этого мужчины была надвинута под самым залихватским углом и совершенно не вязалась с морщинами на лице.

— Поговорите с ним, — предложил Луис.

— Нет, спасибо.

Болтать с каким-то стариком только ради того, чтобы Луис послушал, как мы говорим по-английски? Я уже вдоволь пообщался с американцами в Сан-Хосе. И отчасти поэтому с такой охотой покинул город, чтобы попасть наконец на необитаемое Атлантическое побережье или, на худой конец, послушать байки старого негра в каком-нибудь баре в Лимоне о былых временах, погонщиках мулов и пиратах с Москитового берега.

— Давайте же.

— Вот и говорите с ним сами, — сказал я. — Может, он даже станет учить вас английскому.

Это был, честно говоря, мой главный страх: искажение восприятия из-за дружеских чувств. Я совершенно не желал смотреть на окружающее чужими глазами. Я слишком хорошо знал, что это такое. Если друзья указывают на что-то, уже привлекшее ваше внимание, вы кажетесь себе банальным, если же они ткнут пальцем в нечто, пропущенное вами, возникает чувство разочарования, как будто вас обманули, и это порождает еще больший обман, если вы потом упоминаете об этом объекте как о замеченном вами лично. В любом случае это неприятно. «Смотри, сегодня опять дождь!» раздражает меня не хуже, чем «В Коста-Рике есть своя мера длины — вара».

Я желал сконцентрировать все свое внимание без остатка на том, что вижу в окне. Я желал запомнить это ущелье, эти горы, этот освежающий ветерок с ароматом диких цветов, красовавшихся вдоль путей. «Красивые цветы», — записал я.

Луис встал со своего места со смущенной улыбкой. Неловко переступая, он пересек проход и приблизился к старику. Старик не понял, что это обращаются к нему. Луис повторил попытку. Вот паршивец, подумал я. Теперь старик обернулся и улыбнулся мне. Он поднялся. Луис сел на его место. Старик подошел и опустился на место Луиса. Он сказал:

— Сынок, как я рад, что тебя встретил!

Он отстал от своей группы. Путевка включала в себя все: и поездку на поезде до Лимона, и путешествие на катере вдоль побережья, и опытного гида, и хорошее питание. Он собирался увидеть обезьян и попугаев. И отдохнуть в Лимоне: поплавать, пожить в четырехзвездочном отеле, чтобы спокойно сесть в автобус до аэропорта и самолетом вернуться в Сан-Хосе. Таков был его тур. Но (я смотрел, как река швыряет на порогах маленькую лодку с двумя мальчишками… они что, правда там рыбачат?) в отеле его разбудили слишком поздно, а группа выехала в шесть, а не в девять. И вот старик в полном смятении, не зная, чем заняться в Сан-Хосе, поспешил на поезд и едет теперь непонятно куда. Кто знает, может, ему еще удастся догнать своих? Как-никак он выложил три сотни долларов, и при нем все талоны на питание и отель.

Нам предстояло ехать еще целых шесть часов, пока мы доберемся до Лимона.

— А вы знали, что поезд будет тащиться так долго?

— Я был бы только рад, если бы он тащился четыре дня, — ответил я.

Это озадачило его на несколько минут, но он быстро пришел в себя и принялся трещать, как только в окнах открылся очередной потрясающий вид на ущелье. Его зовут Торнберри, он живет в Нью-Гемпшире, он художник — пишет картины. Он всегда был художником. До последнего времени ему приходилось брать коммерческие заказы и работать дизайнером, чтобы обеспечивать себя. Это было настоящей каторгой: все время только и думать о том, как бы расплатиться по счетам. Но пару лет назад ему удалось сколотить капитал — довольно приличный капитал, — и он решил повидать свет. Он уже был на Гавайях, в Италии, Франции, Западной Индии, Колумбии, на Аляске, в Калифорнии, Ирландии, Мексике и Гватемале. Его впечатление от Гватемалы было отлично от моего. Гватемала ему понравилась. Он обожает цветы. Он провел целых две недели в Антигуа в обществе чрезвычайно приятного молодого человека, каждый вечер закатывавшего вечеринки. Судя по описаниям мистера Торнберри, этот юноша был алкоголиком. Мистер Торнберри не был в Закапе.

— Ах, что за вид! — вздыхал мистер Торнберри. — У меня крышу сносит!

У мистера Торнберри была довольно странная манера щуриться и гримасничать во время разговора, пока глаза не превращались в две узкие щелочки, лицо застывало в неподвижной маске, рот кривился, и звуки цедились сквозь зубы, тогда как губы оставались совершенно неподвижными. Примерно так же гримасничают люди, попавшие в пыльное облако: щурят глаза и сжимают губы, чтобы пыль не скрипела на зубах.

Крышу у мистера Торнберри сносило с завидным постоянством от самых разных вещей: от грохота реки, от грандиозного вида на ущелье, от маленьких хижин, от больших утесов… Но больше всего сносило крышу от причуд климата — почему-то он предполагал, что здесь он должен быть более тропическим. Было довольно странно слышать такие обороты речи от пожилого человека, но, в конце концов, мистер Торнберри все-таки был художником. Я поинтересовался, почему же он не взял с собой альбом для эскизов. Он повторил историю о том, как в полном смятении выскочил из отеля. А еще, как он сказал, он путешествует налегке.

— А ваш рюкзак где?

Я кивнул на чемодан, лежавший на багажной полке.

— Он довольно велик!

— Это все, что у меня есть. Я могу позволить себе повстречать в Лимоне прекрасную незнакомку и провести рядом с ней остаток жизни.

— Я однажды так и поступил.

— Я пошутил, — сказал я. Но мистер Торнберри продолжал гримасничать, собираясь выдать очередную фразу:

— Для меня это обернулось настоящей катастрофой.

Боковым зрением я все же умудрился заметить, что течение реки стало более плавным и на ее берегу стоит человек. В тени деревьев было трудно понять, чем он занят. Вдоль трассы по-прежнему благоухали розовые и голубые цветы.