Читать книгу - "Обрученные с Югом - Пэт Конрой"

— А ты никогда не думал о том, чтобы относиться к людям поприветливее? Подружелюбнее?

— Нет. Я предоставляю это избранным. Вроде тебя. Пресмыкающимся. Лизоблюдам. Это не мое амплуа. Но я добился большего успеха, чем многие мои ровесники. Почти все, кто меня ругает и поносит, меня боятся. Я испытываю от этого большое удовлетворение. Я дышу этим страхом, как озоном, Лео. Он бодрит меня. А вот ты, похоже, радуешься моим успехам. И это озадачивает. Я всегда хотел посмотреть, как ты шлепнешься в лужу. Я ждал, что ты испишешься, что твой хлипкий талант истощится. Однако, должен признать, что моей карьере ты помогаешь. Ты пишешь обо мне в своей колонке. Люди часто интересуются нашей дружбой: хотят знать, когда мы познакомились, с чего все началось. Смысл их вопросов сводится к одному: почему такой славный парень, как Лео Кинг, может общаться с таким гадом, как Чэд Ратлидж.

— Вопрос закономерный. Я сам все чаще и чаще задаю его себе. А что ты отвечаешь?

— А в ответ — тишина. Вот что я отвечаю.

— Выслушай один совет, Чэд. Позвони Молли, сделай ей сюрприз. Пригласи на ужин сегодня вечером. А завтра приди на пикник к сестре.

— Я подумаю.

— И еще один совет. Если ты придешь, постарайся сделать приветливое лицо.

Воскресным утром я поднимаюсь с матерью по ступеням собора Святого Иоанна Крестителя. В ярких лучах солнца сооружение из красного песчаника отливает золотыми подтеками. Мы входим в вестибюль, внутренняя отделка собора сияет зрелым европейским великолепием. Проходим мимо незрячих глаз и безмолвных лиц святых, которые возвышаются над алтарем в позах религиозного экстаза.

Мы с матерью садимся на свои места, я слышу нестройный всплеск голосов за спиной. Оборачиваюсь — и с трудом удерживаюсь от смеха при виде Шебы По. На ней темные очки и самый мешковатый и скромный костюм, который ей удалось разыскать в своем гардеробе. Не знающая стыда королева эпатажа пытается незамеченной войти в собор и неприметно проскользнуть в боковой придел к исповедальне.

Демонстрируя прекрасное чувство сцены, под стать самой Шебе По, монсеньор Макс появляется из редко используемой боковой двери, великолепный в своем воскресном облачении цвета слоновой кости с золотом. Подобный райской птице, он шествует вдоль алтаря с высокими подсвечниками и подходит к исповедальной кабинке в тот самый момент, когда Шеба возникает за пунцовой занавеской, а из груди паствы вырывается вздох изумления. Учитывая популярность Шебы как персонажа таблоидов, наших прихожан можно извинить за эту реакцию на завораживающее зрелище: одна из самых отъявленных грешниц нашего времени направляется на исповедь со смиренным видом отшельника-августинца.

— Если она хочет каяться честно, ей придется провести в кабинке неделю, — изрекает моя мать достаточно громко, чтобы вызвать приглушенный смех соседей, и мне остается только с помощью локтя призвать ее к молчанию.

— Я могла бы предстать перед судом Господа хоть сегодня, прямо посмотрела бы Ему в глаза и сказала, что Его ничтожная раба исполнила свой долг. А ты, Лео, что собираешься сказать в день Страшного суда?

— Что моя мать проела мне всю печенку до самой задницы, — шепчу я.

— Как ты смеешь ругаться в священном месте?

— Господь поймет и простит. Он тоже когда-то был человеком из плоти и крови, как я. Его воспитывала Дева Мария. А меня ты.

— О боже! — замечая какое-то движение слева, восклицает мать. — Всего пять минут — и она выходит! Кого она думает водить за нос?

— Это касается только ее, Бога и священника.

— О боже! Она идет прямо сюда. Я уйду, если она вздумает сесть рядом с нами, и это не пустая угроза, имей в виду, сын.

Простой черный шарф покрывает волосы Шебы, она похожа на святую. Служитель подводит ее к нашей скамье. Я подвигаюсь, чтобы дать ей место, и встречаю яростное сопротивление матери, тело которой становится железным. Но я нажимаю плечом посильнее, и место для Шебы освобождается. Она заговорщически подмигивает мне и опускается на колени с покаянным видом.

Не владея собой от ярости, мать вскакивает, привлекая к себе всеобщее внимание, как кит, плывущий рядом с круизным лайнером, и требует, чтобы я выпустил ее, а также указал Шебе, что ей не место среди достойных католиков Чарлстона.

— Садись и молись, мать, — придерживая ее за рукав, шепчу я. — Мы должны быть вместе. Шеба обратилась к вере. Посмотри на нее. Она стоит на коленях у подножия креста, смотрит на распятого Иисуса.

— Дешевый спектакль, — шипит мать, садясь на место. — Ее карьера катится под гору. Она уже два раза делала подтяжку лица.

— Три, — говорит Шеба, не поворачивая головы.

Все дружно встают на ноги, когда монсеньор Макс выходит со своими алтарными служками в центр. Я с восхищением слушаю, как он читает молитвы, открывающие мессу. Еще с тех пор, когда сам был алтарным служкой, я являюсь поклонником того зрелища, в которое он превращает богослужение. В Римско-католической церкви, возможно, не все правильно, но в чем ей не откажешь — это в умении организовать шоу. Хотя моя вера с годами несколько размякла, я высоко ценю неизменность ритуала и навсегда останусь пленником евхаристии с ее божественной тайной.

Моя молитва тревожит и пугает меня, потому что исходит из какого-то темного угла души, который нежданно-негаданно обрел настойчивый голос. Мне ничего не остается, как прислушаться к идущим из глубины словам:

— Я должен помочь своим друзьям, Господи. Но мне одному не справиться. Мне нужна помощь, Твоя помощь. А мои друзья пусть помогут мне. Дай мне смирение принять их помощь. Позволь им избавить меня от моих страхов, печалей, черных мыслей. Я так долго ношу их в себе. Я прошу у Тебя помощи — если ее заслужил. Мне нужно на что-то опереться, мне нужен якорь, чтобы спастись. Прошу, дай мне знак. Простой знак, но понятный. Дай мне знамение, прошу, прошу.

Когда я снова открываю глаза, меня охватывает сильнейший страх, потому что моя молитва больше похожа на истерику, чем на разговор с Богом. Я стараюсь ровно дышать, пока служитель не пригласит к причастию. К моему удивлению, Шеба встала прежде времени. Когда священник подходит к ней, она наклоняется, целует меня в щеку и шепчет:

— Увидимся, солнышко.

Точно рассчитав момент, она берет протянутую руку священника, и тот ведет ее направо, куда уже спешит им навстречу монсеньор Макс. Шеба опускается на колени, монсеньор кладет облатку ей на язык. Она принимает ее, произносит молитву, крестится, а потом предоставляет служителю честь вывести ее через боковую дверь, под взглядами прихожан, которые наблюдают за этим спектаклем. Затем к причастию приглашаются первые ряды, и слетаются, словно стая ласточек, священники с потирами, прикрытыми белыми полотенцами.

— Шеба страдает манией величия, — прижимаясь губами к моему уху, шепчет мать. — Это было неуместно и неприлично.

— Грандиозный спектакль, — отвечаю я.

— Это храм, где поклоняются Господу, а не Шебе По с пластмассовыми титьками.