Читать книгу - "Высотка - Екатерина Завершнева"

Погода в Москве отличалась от киевской не в лучшую сторону. При плюс пятнадцати в маечке было некомфортно, но не затем ли Баев натренировал меня легко переносить любые перепады температур, чтобы теперь я могла спокойно доехать до Нинки, даже не покрывшись гусиной кожей!..

Вспомнила, как мы мерзли на платформе «105 км» в ожидании электрички на Москву и он учил Серегу: подставься ветру, дай ему прощупать твои свиные ребрышки, впусти его по самое не могу — и согреешься. Электричка опаздывала или ее отменили вовсе, накрапывал дождь, Машка с Серегой прятались под козырьком, я дрожала от холода под двумя курточками (своей и баевской), а Баев, щуплый, синий, в футболке, парусящей на ветру, преспокойно курил, даже не вглядываясь в даль — едет или не едет.

Вот и теперь, стоит на остановке, дымит «Данхиллом», пока прочие граждане штурмуют автобус; запрыгнет в последний момент, повиснет где-нибудь на перекладине, как летучая мышь, сложит крылышки и спать. Ну и черт с тобой. Плакать не буду.

Вынула из кармана наушники, воткнула их и завела кассету, уцелевшую вместе с плеером, который я прихватила с собой, покидая гостеприимную гостиницу «Орбита».

Гардель. Вот кто мне поможет — он, он один.

(Te aconsejo que me olvides. Забудь меня и все такое.)

Любимый мужчина Карлос Гардель вырос за спиной, взял под руку, повел плавно, уверенно; его лакированные ботинки, мои позорные сандалики; незамысловатая мелодия на четыре четверти, там-там-там-та-да-дам, это очень просто, если есть хороший партнер и если ты все еще держишь осанку. Пойдем, девочка моя, этот calamaco мизинца твоего не стоит (вот и бабушка моя подтвердила бы — не стоит); я тебе спою и ты все на свете позабудешь, пока мы потихоньку, шаг за шагом, слово за слово, обгоняя друг друга, роняя и подхватывая у самой земли, будем спускаться в метро, ведь нам в метро?

Да, это был друг не хуже Петьки.

Гарделя мы с Гариком открыли давным-давно, еще в прошлой жизни, той осенью. Прочитали крошечное эссе Кортасара и поехали в консерву. Потолкались там, купили две кассеты tangos eternos, и я сразу же влипла в Гарделя по уши.

Миллионы его поклонниц, живых и умерших, меня не смущали. Женщины должны сходить от него с ума, это ясно, потому что он может обнять одним только голосом — из двадцатых! — так, как другие не обнимут здесь-и-теперь. Идеальный партнер, который ведет тебя в точности как хочешь ты, а ты хочешь как он. Довериться ему, обнаружить в себе желание быть ведомой, признать его, не чувствуя никакой ущербности — почему раньше казалось, что это так трудно? Потому что женское, следовательно, второсортное?

Сколько себя помню, женщиной я быть не хотела. Дурацкое словечко, скрежещущее, шипящее, пресмыкающееся; одна его фонетика наводила на ассоциации с обиталищем, вместилищем и еще чем-то совершенно неблагозвучным; с какими-то щенками; с широкими бедрами и подмышками; со всем телесным, земляным и грубым. Кем угодно, только не женщиной — девочкой, девушкой, читателем, носителем рваных джинсов, поедателем плюшек, студентом, пассажиром, человеком вообще… Однако музыка аргентинских предместий, которой я внезапно увлеклась, позволяла сыграть пресловутые гендерные роли иначе, примерив их как платье; положить руку на плечо, поймать неустойчивое равновесие, балансировать на острие; никогда не знать, в какую сторону сейчас качнешься, но быть уверенной в том, что в самой крайней точке тебя подхватят и, наверное, спасут.

Осознав свою новую роль, я решила положиться на Гарика, но Гарик внезапно сдал назад. Той осенью из-под него как будто выдернули опору, он падал. Подобно ежику из детского анекдота, Гарик забыл, как дышать, и умер, и я ждала, что он вспомнит и оживет. Мы даже записались на курсы танго, но у Гарика не получалось, он был какой-то неповоротливый, деревянный, и он не вел. Через пару месяцев он заявил, что с него довольно.