Читать книгу - "Горячее молоко - Дебора Леви"

В том, что парикмахер обрил ей голову наголо, мне виделся недоступный для меня ритуал. Я уже стала думать, что мама в традициях индуизма сочла свои волосы грузом прошлого, а избавление от них — шагом к будущему, но мне она твердила (с квадратиком фольги в зубах), что обрилась лишь для того, чтобы не знать ни хлопот, ни забот. Впрочем, на меня груз волос давил менее всех остальных проблем.

— София-Ирина, располагайтесь.

Гомес похлопал по спинке компьютерного стула. У него вошло в привычку называть меня полным именем, как записано в паспорте. Когда я последовала его указанию, он развернул ко мне экран монитора и показал черно-белое изображение, над которым стояло имя моей матери: «Р. Б. ПАПАСТЕРГИАДИС (ж.)».

Теперь он возвышался у меня за спиной. Я вдыхала горьковатый травяной запах его мыла для рук — вероятно, шалфейного.

— Здесь в высоком разрешении выведен рентгеновский снимок позвоночника вашей матери. Обратная проекция.

— Вижу, — сказала я. — Эти снимки прислали вам из Великобритании по моей просьбе. Они уже устарели.

— Разумеется. Для сравнения будут сделаны новые. Мы ищем аномалии, любые отклонения. — От экрана палец переместился на кнопку небольшого серого радиоприемника, стоящего на письменном столе. — Прошу прощения, — сказал он. — Хочу послушать, как внедряется программа строгой экономии.

Мы стали слушать новости на испанском языке, то и дело перемежавшиеся комментариями Гомеса, который сообщил нам даже имя финансового обозревателя этой радиостанции. Когда Роза уже начала хмуриться, будто вопрошая: что, собственно, тут происходит — и вообще, врач он или кто? — Гомес сверкнул золотыми зубами.

— Да, я определенно врач, миссис Папастергиадис. Сегодня планирую обсудить с вами курс лечения. Естественно, я располагаю необходимой информацией, но хочу услышать из ваших уст, какие препараты вас устраивают, а от каких вы готовы отказаться. Кстати, вам будет приятно узнать, что в большинстве регионов Испании ожидается сухая, солнечная погода.

Роза поерзала в кресле-каталке.

— Будьте добры, стакан воды.

— Пожалуйста.

Отойдя к раковине, Гомес наполнил пластиковый стаканчик и подал моей маме.

— А не опасно пить воду из-под крана?

— Нет-нет.

Я наблюдала, как мама крошечными глоточками потягивает мутную воду. Может, это и есть нормальная вода? Гомес попросил пациентку высунуть язык.

— Вы серьезно? Зачем вам мой язык?

— Язык является мощным визуальным индикатором общего состояния организма.

Роза подчинилась.

Сидя ко мне спиной, Гомес шестым чувством угадал, что я разглядываю чучело мартышки.

— Это танзанийская верветка. Ее убила опора высоковольтной линии, а один мой пациент отвез тельце таксидермисту. После некоторых колебаний я все же принял этот сувенир, так как у верветок много общего с человеком: например, они страдают от повышенного давления и тревожных расстройств. — Он все еще сосредоточенно смотрел на мамин язык. — У этого чучела мы не видим синеватой мошонки и красного полового члена. Думаю, их удалил таксидермист. А нам остается только воображать, как этот мальчуган резвился в древесных кронах со своими братьями и сестрами. — Он легонько постукал маму по колену, и язык сам собой шмыгнул обратно в рот. — Спасибо, Роза. Вы правильно сделали, что попросили воды. Я вижу, ваш язык указывает на обезвоживание.

— Да, мне вечно хочется пить. А София ленится перед сном поставить мне на тумбочку стакан воды.

— Из какой части Йоркшира вы родом, миссис Папастергиадис?

— Из Уортера. Это деревня в пяти милях к востоку от Поклингтона.

— Из Уортера, — повторил, обнажив золотые зубы, Гомес и повернулся ко мне. — Очевидно, София-Ирина, вы бы не прочь освободить нашего маленького кастрата-примата, чтобы он попрыгал по кабинету и почитал мое собрание ранних изданий Сервантеса. Но прежде вы должны освободить саму себя. — Голубизна его глаз могла бы не хуже луча лазера пронзить даже камень. — А теперь мне необходимо побеседовать с миссис Папастергиадис и наметить курс лечения. Такие вопросы обсуждаются наедине.

— Нет. Пусть дочь останется. — Роза постучала костяшками пальцев о подлокотник инвалидного кресла. — Я не собираюсь отказываться от своих лекарств, находясь в чужой стране. А София — единственный человек, кто знает их наперечет.

Гомес погрозил мне пальцем.

— Не томиться же вам два часа в вестибюле. Зачем? Вам нужно сесть в маленький автобусик, отходящий прямо от дверей моей клиники. Он доставит вас на пляж в Карбонерасе. До города каких-то двадцать минут езды.

Похоже, Розу это возмутило, но Гомес не обращал внимания.

— София-Ирина, предлагаю вам отправиться без промедления. Сейчас полдень, увидимся в два.

— Мечтаю искупаться, это такое удовольствие, — сказала мама.

— Об удовольствиях мечтать не вредно, миссис Папастергиадис.

— Ах, если бы, — вздохнула Роза.

— «Если бы» что? — Опустившись на колени, Гомес приложил стетоскоп к ее сердцу.

— Если бы только у меня была возможность плавать и загорать.

— Да, это было бы так чудесно.

И вновь у меня возникли сомнения. Выражался он туманно. Туманно-издевательски и туманно-дружески. Что слегка выходило за рамки общепринятого. Протянув руку, я сжала мамины пальцы. Хотела с ней попрощаться, но Гомес сосредоточенно слушал тоны сердца. Пришлось просто чмокнуть ее в макушку.

У мамы вырвалось:

— Ой!

Зажмурившись, она запрокинула голову, словно в агонии… а может, в экстазе. Трудно было понять.

* * *

Когда я добралась до безлюдного пляжа напротив цементного завода, солнце как осатанело. Я направилась к маленькой кафешке близ вереницы газовых баллонов и заказала приветливому бармену джин с тоником. Указав пальцем на море, он предупредил меня, что купаться нельзя: с утра троих человек сильно ужалили медузы. Он сам видел, как рубцы у них на руках и ногах побелели, а затем побагровели. Скорчив гримасу, он зажмурился и замахал руками, как будто хотел прогнать океан вместе со всеми медузами. Газовые баллоны смахивали на диковинную пустынную флору, вырастающую из песка.

У горизонта замаячил большой промышленный сухогруз под греческим флагом. Я перевела взгляд на детские качели, ржавые стойки которых были загнаны в грубый песок. Сиденьем служила видавшая виды автомобильная покрышка; она бесшумно раскачивалась, словно с нее только что соскочил ребенок-призрак. Небо разрезали кран-балки опреснительных установок. С правой стороны к пляжу примыкала территория склада с волнообразными зеленовато-серыми дюнами цемента, а дальше в склон горы вжимались, словно жертвы расстрела, недостроенные гостиницы и жилые дома.

Я проверила телефон. Там болталось старое сообщение от Дэна — мы с ним вместе работали в «Кофе-хаусе». Он спрашивал, куда я подевала маркер для ценников на сэндвичи и выпечку. Дэн из Денвера пишет мне в Испанию насчет какого-то маркера? Пригубив джин с тоником из высокого стакана и благодарно кивнув бармену, я стала думать, куда, в самом деле, мог подеваться этот маркер.