Читать книгу - "Сердце в опилках - Владимир Кулаков"

…Пашка был любопытен без предела. В короткие моменты редкого безделья его можно было видеть в подвалах манежа, где прятались секретные люки иллюзионистов, которые видел не каждый цирковой. То он забирался на купол цирка вместе с гимнастами из воздушного полёта, которые еженедельно проверяли свою подвеску. Опытные артисты с удовольствием наблюдали, как Пашка, затаив дыхание, робко двигается по перекрытиям колосников и смотрит с высоты на манеж через их многочисленные щели. Оттуда цирковая арена казалась маленьким красным солнечным диском с разбегающимися лучами лестничных проходов. Было завораживающе красиво и жутко…

«Как они летают?..» — поёживаясь, думал Пашка, не отрывая взгляда от манежа. Вниз он спускался счастливым и серым от вековой пыли колосников.

Пашка побывал на стальном тросе канатоходцев. Каждый раз, сделав несколько шагов и повихляв всем телом, он неизменно «летел» с верхотуры на ковёр манежа, болтаясь на спасительной страховочной лонже, как мешок с «удобрением» — так определил мастерство начинающего эквилибриста великий мастер этого жанра Ахмед Абакаров. Смеясь, канатоходцы похлопывали его по плечам, мол, молодец, не трус. Долго потом Пашкино сердце металось в груди испуганной птицей…

Он впервые покатался на лошадях, после чего не мог ни ходить ни сидеть. Ноги с трудом соединялись в паху. Было ощущение, что невидимая лошадь всё ещё скачет меж ног и никак не может остановиться…

Появились знакомые в собачнике. В тигрятнике, куда на карантин, поставили несколько клеток с молодыми леопардами, пришедшими из-за рубежа, он вскоре тоже стал своим, — благо везде работали ребята чуть старше Пашки. Естественно, он не упустил случая поближе познакомиться с находящимися там животными…

Не прошло и месяца, а инспектор манежа «знал» Пашку Жарких лучше чем кого-либо из новой программы и помнил его, как не помнил многих знаменитых мастеров. Всё меньше скрывая эмоции и с трудом подбирая выражения, Александр Анатольевич, в который раз, инструктировал его, «объясняя» нормы техники безопасности и конкретные должностные обязанности служащего по уходу за животными. Едва сдерживаясь, размахивая то указательным пальцем, то кулаком перед носом Пашки, он в очередной раз рассказывал, что тот делать должен, а чего «не должен делать ни-ког-да!..»

В очередной раз Захарыч и его молодой помощник подписывали какие-то бумаги, обеспечивающие инспектору манежа сносную жизнь вне тюрьмы — «если что…»

Вновь Казбек, после очередного разговора в инспекторской, молча «играл желваками». Снова хохотал и хлопал Пашку по плечу Эльбрус. Этот непоседливый малый нравился ему всё больше и больше. Эльбрус видел в нём родственную душу…

Проходил максимум день-другой, Пашка с Захарычем вновь стояли, опустив головы в инспекторской, а громыхающий голос Александра Анатольевича, с использованием уже крепких выражений, на весь цирк вещал о новых Пашкиных «достижениях» в области циркового искусства и о своём не проходящем желании повеситься.

Казбек каждый раз выразительно смотрел на Захарыча, тот, приподняв бровь и слегка улыбаясь, как-то странно покачивал головой. В ответ Казбек так же молча крутил головой, словно говорил: «Ну, не знаю, не знаю! Может ты и прав, старик! Поживём — увидим…»

Попутно от инспектора влетало всем руководителям номеров, которые допускали на репетиции «посторонних». Им в десятый «юбилейный» раз были обещаны «строгачи» и лишение премий…

…Впервые Пашка Жарких встретился с цирком в своём городе в классе шестом-седьмом. Номера, которые тогда выступали на арене он не помнил. Одного он не смог забыть, что ворвалось тогда в его сердце вихрем восторженной радости, какую он не испытывал никогда ранее! Мальчишка был потрясён этим миром яркого света, красочных костюмов, весёлой музыки и ещё чего-то невидимого, что заставляло сердце учащённо биться, а слезам взлохмачивать ресницы. Что-то похожее он ощущал, когда читал книги о приключениях и путешествиях.

Именно тогда, впервые, его привычный мир раскололся на две половинки бытия! На тот, — в котором он жил без отца и матери, где были ободранные стены, тусклая лампочка, полуголодное существование и причитающая от беспросветности, вечно пьяная тётка. И на тот, который был перед ним на манеже…

Тихая волна покоя, радости и безопасности накатила на Пашку. Он, убаюканный, с блаженной улыбкой на лице, уснул в кресле зрительного зала, как когда-то на тёплых коленях мамы…

Долго ещё потешались над ним его школьные сотоварищи: «Надо же! Уснул в цирке!»..

…Пашку вывел из оцепенения голос Захарыча:

— Так! Вижу очередная блоха завелась в заднице! — Старый конюх заметил, как его помощник нетерпеливо перетаптывается на месте, поглядывая на дверь конюшни. На манеже в это время шла репетиция воздушного полёта, которую он любил смотреть. Точнее, он любил смотреть на воздушную гимнастку Валю, дочь руководителя номера. Но в этом Пашка отчаянно старался не признаваться даже себе.

— Куда намылился? Давненько не общались с твоим «лучшим другом» — А.А.?

— С кем это? — Пашка вскинул брови.

— С Александром Анатольевичем! Так мы Шурку когда-то называли…

— А-а… — протянул Пашка. В его глазах запрыгали чёртики, но лицо осталось серьёзным. — А я думал это что-то с туалетом связано…

— С каким «туалетом»? — пришла пора Захарыча поднять брови.

— Ну, как же — «а-а…»

— Тьфу ты, балабол! — Захарыч понарошку замахнулся уздечкой, которую он проверял, поднеся к глазам…

Старый конюх, повидавший на своём веку многих служащих по уходу за животными, не мог нарадоваться на своего помощника. Он видел — насколько тот старательный и обязательный. Пашка ни разу не проспал на работу, что было не редкостью у других — работа требовала о-очень ранних подъёмов. То, что иные делали за часы, Пашка, качественно, и с какой-то природной лёгкостью, выполнял за минуты. Весёлый, беззлобный, вечный выдумщик, он притягивал людей и сам тянулся к ним, словно отшельник, изголодавшийся за время своего одиночества…