Читать книгу - "На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник) - Пэлем Грэнвил Вудхауз"

Я плелся по заросшей мхом тропинке, утирая со лба трудовой пот, как вдруг до моих ушей донесся голос – кто-то, вне всякого сомнения, читал вслух стихи, и в следующее мгновение я натолкнулся на парочку, бросившую якорь под развесистым деревом, в месте, которое именуется здесь Тенистой поляной.

Не успели они появиться в поле моего зрения, как небеса задрожали от оглушительного лая. Эти звуки произвела маленькая такса, которая неслась ко мне с явным желанием узнать, что у меня внутри. К счастью, лучшая часть собачьей натуры, видимо, взяла верх, ибо, прибыв к цели своего путешествия, пес ракетой взвился в воздух и лизнул меня в подбородок, показывая всем своим видом, что нашел в Бертраме Вустере тот идеал, который он искал давно и безуспешно. Я еще прежде заметил, что собаки начинают испытывать ко мне дружеские чувства, как только я оказываюсь в пределах досягаемости их обоняния. Несомненно, это связано с какими-то особенностями исходящего от Вустеров запаха, который положительно воздействует на их подсознание. Я пощекотал его за правым ухом, потом почесал спинку и, покончив со светскими любезностями, перенес внимание на поэтическую парочку.

Декламированием стихов была занята мужская половина труппы – рыжеватый тощий тип с усиками, сложением и обликом смахивающий на Дэвида Найвена. Вне всякого сомнения, был это не Обри Апджон, – ага, стало быть, Уилли Артроуз; правда, несколько странно, что он изъясняется стихами. Когда речь идет о нью-йоркском плейбое, печально известном своими похождениями, невольно ждешь от него прозы, причем самого низкого пошиба. Но, видать, и у плейбоев бывают минуты слабости.

Его спутницей оказалась миниатюрная, но весьма фигуристая барышня, которая не могла быть никем иным, как Филлис Миллс, о которой мне рассказывал Селедка. «Славная девушка, хоть и глуповата», – сказал он про нее, одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правоте его слов. С годами вырабатывается способность безошибочно распознавать глупость в особях противоположного пола, а у этого экземпляра я заметил то выражение младенческой наивности, которое свидетельствует если не о полном отсутствии ума, как у некоторых знакомых дам, то, во всяком случае, о его несомненной скудости. Готов поспорить, она сюсюкает по любому поводу и без повода.

Что она тотчас же и доказала, спросив, правда ведь, Крошка – так звали ее таксу – «прелесть» и «сладенький песик»? Я сухо согласился, ибо предпочитаю более краткую и общепринятую форму «пес», после чего она заметила, что я, по всей видимости, племянник миссис Траверс, Берти Вустер, что, как вы знаете, полностью соответствует действительности.

– Я слышала, вы должны сегодня приехать. Меня зовут Филлис Миллс, – продолжала она, и я ответил, что так я и думал и что Селедка передает ей большущий привет, на что она воскликнула: – Как, Реджи Сельдинг? Ужасный душка, верно? – И я согласился, что его смело можно отнести к этой категории и что среди душек он занимает не последнее место, на что она сказала: – Да, он просто лапонька.

Во время нашего диалога Уилберт Артроуз оставался не у дел, вроде тех второстепенных персонажей, которых художники изображают на заднем плане картины: он хмурил брови, пощипывал усики, шаркал ногами и подергивал прочими частями тела, стараясь дать мне понять, что, по его мнению, здесь стало чересчур многолюдно и что вернуть Тенистой поляне прежнее очарование сможет только немедленное исчезновение Вустеров. Воспользовавшись паузой в разговоре, он спросил:

– Вы кого-то ищете?

Я ответил, что ищу Бобби Уикем.

– На вашем месте я бы продолжил поиски. Уверен, вы ее обязательно найдете.

– Кого, Бобби? – спросила Филлис Миллс. – Она на озере, удит рыбу.

– Тогда идите вот по этой тропинке, – просиял Уилберт Артроуз, – повернете направо, потом сразу налево, снова направо и выйдете к озеру. Проще простого. Мой совет – отправляйтесь немедленно.

Ну, это уж слишком: меня, связанного с Тенистой поляной, можно сказать, кровными узами, фактически выгоняет какой-то посторонний, но тетушка Далия ясно дала понять, что мы ни в чем не должны перечить членам семейства Артроуз, поэтому я последовал его совету и зашагал в сторону озера, воздержавшись от ответных реплик. Отойдя на некоторое расстояние, я вновь услышал за спиной вдохновенные поэтические рулады.

Хотя водоем в Бринкли гордо именуется озером, говоря по совести, это скорее начинающий пруд. Но все же достаточно большой, чтобы прокатиться на плоскодонке. И для любителей катаний здесь устроен небольшой причал с навесом для лодок. На этом-то причале и сидела Бобби с удочкой в руках, и я, стремительно преодолев разделявшее нас пространство, оказался у нее за спиной.

– Привет, – сказал я.

– Привет от старых штиблет, – отвечала она. – А, это ты, Берти? Уже приехал?

– В наблюдательности тебе не откажешь. Не могла бы ты уделить мне минуту твоего драгоценного времени, прекрасная дама?

– Погоди, кажется, клюет. Нет, показалось. Так что ты говоришь?

– Я говорю, что…

– Да, кстати, сегодня утром я разговаривала с мамой.

– А я с ней беседовал вчера.

– Так и знала, что она тебе позвонит. Ты видел объявление в «Таймс»?

– Прочел собственными глазами.

– Наверное, сначала удивился?

– Я и сейчас удивляюсь.

– Я тебе все объясню. Эта идея пришла ко мне как озарение свыше.

– Выходит, ты запустила эту «утку»?

– Конечно.

– Но зачем? – спросил я, беря, по своему обыкновению, быка за рога.

Я думал, она смутится. Ничуть не бывало!

– Чтобы приготовить путь Реджи.

Я провел рукой по вспотевшему лбу.

– Видно, у меня что-то случилось со слухом – прежде он всегда был превосходным, – сказал я. – Мне послышалось, ты сказала: «Чтобы приготовить путь Реджи».

– Ну да. Прямыми сделать стези ему. Хочу, чтобы мама примирилась с мыслью о Реджи.

Я провел другой рукой по вспотевшему лбу.

– А сейчас мне послышалось, будто ты сказала: «Чтобы мама примирилась с мыслью о Реджи».

– Именно так я и сказала. Все предельно просто. Объясняю специально для особо непонятливых. Я люблю Реджи. Реджи любит меня.

Я все равно не понял:

– Какой Реджи?

– Реджи Сельдинг.

Я чуть не упал.

– Как, Селедка?

– И не называй его, пожалуйста, Селедкой.

– Да я его всю жизнь так зову. В конце концов, – сказал я, смягчаясь, – если мальчик с фамилией Сельдинг попадает в частную школу на южном побережье Англии, какую кличку могут дать ему однокашники? Но когда это ты успела его полюбить, а он – тебя? Ты же его в глаза не видела.

– Еще как видела. Мы останавливались в одном отеле в Швейцарии на прошлое Рождество. Я учила его кататься на лыжах, – сказала она, и лучистые звезды, которые она носит на лице в качестве глаз, затуманились от нежности. – Я помогла ему подняться, когда он рухнул на склоне для начинающих. У него обе ноги закрутились вокруг шеи вроде шарфа. Думаю, именно в эту минуту в моей душе впервые пробудилась любовь. Сердце мое растаяло, пока я распутывала его ноги.