Читать книгу - "Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл"

– А вам и этого мало, – пробормотал хирург. Он подозрительно относился к красноречивым людям.

– Карманные воришки, те, кто крадет из магазинов, да и остальные воры работают там по десять – пятнадцать лет. Самое тяжкое наказание выносится отъявленным негодяям – отравителям, убийцам и насильникам. Эти подлецы, бесчувственные животные, не ценящие красоту, трудятся в сахарных шахтах. От огромных кристаллов сахара кирками отбивают они куски поменьше. Работая в пещерах, где пламя свечи отражается в миллионе природных зеркал, они вынуждены удовлетворять наши потребности. (Кстати, мой дорогой Адольф, в твоей Республике человек съедает четырнадцать фунтов сахара в год!) Доставленный на поверхность сахар делят на мелкие кусочки – конфеты, которые раздают на ярмарке наиболее послушным детям.

Исправительные работы продолжаются и в помещении. Здесь отбывают срок женщины. – Аббат посмотрел на сестер Клода. – Да-да, именно так. Слабый пол ни в коей мере не освобождается от наказания на острове Памплмаус. Женщины, пойманные заделом, о котором неприлично говорить, но легко себе представить, вынуждены заниматься очищением – не своей души, как вы успели подумать, а сахара. Происходит это в сушильных камерах. Адские условия, температура в комнатах достигает пятидесяти четырех градусов! Воробей в таких условиях умирает за две минуты! Здесь они должны трудиться, мучаясь от жары. Вот почему в Англии их называют «горячими крошками».

Все собравшиеся сидели как зачарованные, особенно Фиделита. Аббат сдабривал свою историю описанием огрубевших рук и криков людей, мечтающих о соли в этом чересчур сладком мире. Он ловко смешивал в повествовании ужасы родной долины и тайны заморских земель. В итоге у него получилась история, удовлетворившая и слушателей, и рассказчика.

Наконец аббат закончил, сделав это так мило и аккуратно, будто завернул сахар в красивую обертку:

– Так что теперь, мой мальчик, когда кто-нибудь предложит тебе сладкое – не важно, в каком виде, будь то тростник, кристалл или очищенный сахар, – помни о его источнике. Это плод труда вора, убийцы и проститутки.

Конфеты и история утешили Клода. Они послужили неким аналептиком, обновляющим и возрождающим дух. Но теперь, когда сказка закончилась, а конфеты были съедены, он почувствовал боль, пульсирующую под импровизированным тюрбаном на правой руке. Аббат осмотрел пятна, выступившие на повязке, и предложил Стэмфли наложить на рану квасцы. Оже заметил: «Я их сам привез из Льежа. Они помогут».

– Повязка должна оставаться на месте как минимум неделю, – ответил хирург.

– Но квасцы остановят кровь! – возразил аббат.

– Нечего останавливать. Рана не кровоточит. Пятна на повязке – от лекарства.

Мать Клода не согласилась с хирургом и сказала, что трава, которую ему дали, не может оставлять таких следов.

– Наверное, вы слишком туго затянули, – предположила мадам Пейдж.

Однако хирург был непреклонен:

– Неделя, включая День Господень, закончится, и только тогда мы снимем повязку.

Больной застонал, отчасти потому, что испугался, отчасти – чтобы позлить доктора. Аббат решил снять повязку, несмотря на возражения хирурга. Этот процесс занял много времени. Бинты Оже складывал на спинку стула, стоящего рядом с кроватью. Размотав их, он посмотрел на хирурга и воскликнул:

– Я сглупил, когда доверился тебе! Под повязкой ты спрятал ужасное!

Аббат был в ярости. Клод успел увидеть свою руку до того, как наложили новую повязку. Родинка исчезла, а вместе с ней исчезло кое-что еще.

Мальчик потерял сознание.

На том месте, где раньше у него было пять пальцев, теперь осталось только четыре. В пробеле между пальцами зияла открытая воспаленная рана. Адольф Стэмфли, хирург и гражданин Женевы, отрезал средний палец правой руки Клода.

Далее последовал скандал, в который оказались вовлечены бедная мать, аббат и хирург. По запутанности и сложности его можно сравнить разве что с той повязкой, которая покрывала руку Клода. Возгласы раздражения, обвинения и проклятия со стороны аббата и матери сопровождались негодующими взглядами со стороны хирурга. В свое оправдание он приводил и некоторые доводы. По его мнению, рука мальчика имела неправильное строение – в некоторых местах кости срослись неестественным образом.

– Палец необходимо было удалить, – сказал он.

– Конечно же, нет! – кричал аббат. – А даже если и так, сначала следовало предупредить мать!!!

Хирург пытался объяснить, насколько серьезную операцию он проделал.

– Ну зачем ребенку палец? Поковырять в носу, почистить ухо, исследовать несколько других отверстий, данных Богом человеческому телу. Тем более это лишь один палец из десяти. У мальчика осталось еще девять, и они функционируют нормально! На войне люди теряли органы и поважнее, но собирались с духом (и телом!), чтобы жить дальше. Ребенок тоже привыкнет. Только сравните – мальчик потерял всего один палец, зато сколько приобрела наука! – Стэмфли раскрыл свою тайну: – Важно было не задеть родинку. Палец – самый обычный, а родинка – уникальна! Она займет достойное место в моей коллекции и поможет науке продвинуться дальше, к вящей славе Божьей.

– Значит, коллекция?! Значит, слава Божья?! – Аббат скептически отнесся к сказанному.

Хирург ответил спокойно:

– Да. Вам хорошо известно, что я собираю интересные образцы и хочу написать книгу по хирургии. С такими образцами я переплюну самого Чезлдена![4]Изучив эту родинку, я заполню пробелы в моих знаниях. – Врач не старался подбирать слова. Он пытался свернуть дискуссию, излагая не совсем понятные доводы. – Возможно, вам, дорогой аббат, будет любопытно узнать, что эти невежды даже гадают по родинкам и вообще придают им множество глупых значений. Я же собираюсь провести научное исследование. Мопертюи[5]предлагает рассматривать шестипалость как последствие кровосмешения, я же считаю, что родинки тоже имеют к этому отношение. Иначе я не стал бы терпеть выходки этих деревенщин! Они впали в ересь, стали богохульниками, теперь они могут делать все, что им хочется, так как их интересы бережно охраняются церковным судом! Знаете, что говорит по этому поводу Бэкон? Он говорит: «Калеки, рожденные таковыми, обделены любовью природы, и это ее месть человечеству!»

Аббат взбесился:

– Да будь ты проклят! Ты и твое учение! Будь ты проклят со своим неправильным истолкованием Бэкона! Я надеюсь, что когда-нибудь этот калека отомстит тебе!!! Нет, я могу заверить, что он это сделает! Мне не стоило приводить тебя сюда! – Оже ударил кулаком по столу. – Ах, если бы я не пользовался твоей библиотекой и твоими средствами, то никогда бы не привез тебя в долину!!! В мои намерения не входило наполнять твои банки из-под варенья конечностями турнейских граждан!