Читать книгу - "Грязный лгун - Джеймс Брайан"

Теперь я вижу дорогу. Одна из машин едет с зажженными фарами, которые будто выискивают оленей для охотничьих ружей, вода из-под колес разлетается во все стороны, как из под моторной лодки, делающей резкий разворот на глади озера.

Я готов рвануть вдоль дороги, когда замечаю птичку, пересекшую тропинку. Она не летит, а просто скачет. У попрыгуньи белая шея и длинные оранжевые ноги. Одинокая птичка не обращает внимания на дождь.

Я подхожу к ней поближе: мне интересно, захочет ли она подружиться со мной? Тогда мы были бы вместе, мальчик и птичка, как Шарлотта и ее свинка[8].

— Фью-фьюить-фьюить, — я стараюсь изо всех сил, чтобы было похоже на птичий щебет.

Птичка смотрит на меня, изучая с ног до головы, но я понимаю, что все-таки не подхожу на роль человека-друга, потому что она расправляет крылья и улетает.

18 часов 43 минуты. Вторник

Собака залаяла, когда я свернул к дому. Все мои надежды прокрасться в дом через окно в спальне улетучились.

Дурной пес.

Считается, что это мой пес. Он не должен лаять, когда я прихожу, может только слегка вилять хвостом, тихонько скулить, чтобы только мне было слышно. Но он не должен сдавать меня с поличным своим лаем.

Отец купил его два года назад. Он сказал, что это поможет мне чувствовать себя как дома, когда я прихожу к нему в гости. В тот день я гостил у него в последний раз. Сейчас псу уже два года, а он не может отличить меня от какого-нибудь маньяка, который вдруг завернет к нам с дорога.

Я вижу его: передние лапы свешены с подоконника, злой оскал — лает, чтобы его спустили на меня.

— Дай ему время, — всегда повторяет моя мачеха. Она говорит так обо всем. Ей надо делать футболки с надписью «ВРЕМЯ ЛЕЧИТ ЛЮБЫЕ РАНЫ» и продавать их с искренней улыбкой на лице, потому что она верит в эту чушь.

Хотя я все равно не куплю. Собака ненавидит меня.

Моя младшая сводная сестра тоже подходит к окну. Полианна. Я помню, когда она только родилась, отец спросил меня:

— Ну как тебе в роли старшего брата?

И я ничего умнее не придумал, чем сказать, что имя Полианна — это самое дурацкое имя, которое я когда-либо слышал.

Она показывает пальцем, крича что-то через плечо словно самодовольная ябеда-корябеда. Потом радостно машет мне ручкой, как будто я важный гость, пришедший к ним в группу.

Я без особого энтузиазма машу ей в ответ я также равнодушно улыбаюсь.

Она улыбается и бежит обратно на кухню, где меня ждет не столь теплый прием.

Я тщательно умываюсь дождевой водой, стирая с лица все последствия от курения травки, надеясь стереть с него все, что может выдать мои эмоции, ведь мне надо быть осторожным, чтобы скрыть от отца и Дженет все, что я чувствую.

Когда я вхожу в кухню через заднюю дверь, я чист, как белый, неисписанный лист бумаги, как несколько последних листов альбома Ласи, которых так и не коснулся карандаш. Мне плевать, что они там прочтут — что бы то ни было, это будет лучше того, что я на самом деле чувствую.

— Ты промок насквозь! — Дженет спешит к раковине за полотенцем, чтобы я мог вытереть лицо, руки и мокрые волосы.

Пес перестает лаять, но его глаза пристально глядят на меня с противоположного конца комнаты, следя за каждым моим резким движением, — такой же подозрительный, как мой отец.

Обед уже на столе. Над закрытыми крышками поднимается пар, и я не вижу, что там. Но если все горячее — значит, я не так уж сильно опоздал.

— Какого рожна ты забыл под дождем? — спрашивает отец.

— Я не знаю, — бормочу я.

— Ты никогда ничего не знаешь! — говорит он, а мачеха бросает на него взгляд, чтобы он не горячился.

— Что? — спрашивает он ее. — Это же правда. Мы от него всегда только и слышим: «Я не зна-а…» — он кривит рот и понижает голос, чтобы показать, как глупо я выгляжу, и в придачу выставить меня полным идиотом.

Я закатываю глаза и качаю головой.

— Неважно, — говорю я. Это всегда доводит его до белого каления — его лицо краснеет, он сжимает руку в кулак под столом, пока моя мачеха не бросает на него еще один взгляд, чтобы напомнить, почему я вообще живу с ними. Он медленно разжимает кулак.

— Постарайся не изгваздать весь пол! — говорит он, когда я иду в ванную.

Я хотел сказать ему, что мне не пришлось бы шляться по лесу и марать ноги, если бы он не жил в этом захолустье, если бы он на самом деле жил в городе, как я и считал раньше, потому что он сам мне это говорил — что живет в Портленде.

Какой к черту Портленд!

Мы жили по меньшей мере в часе езды от города. Это место совсем непохоже на город. Дома стоят отдельно друг от друга, в стороне от дороги, участки засажены деревьями, но они совсем не спасают от демонов. Здесь слишком уединенно, чтобы они держались в стороне, им здесь слишком вольготно и просторно.

В городе дома стремятся ввысь, как бетонные деревья, и демонам там намного труднее — проходить сквозь бетон не так легко, как сквозь мягкую почву.

В городе меня не так уж легко узнать в толпе, среди тысяч людей на улице, среди бесконечных рядов окон, уходящих вверх, в шуме дорог, в непрерывном гуле машин, заглушающем мой голос, на который они летят, словно мухи на падаль.

Я никогда не оставил бы Ласи ради этого. Мне было спокойней под ее защитой.

Я уехал только ради города.

Ради его спасительного обезличивания.

Хотя мне, наверное, не стоит ненавидеть за это отца. Я думаю, он не знал, как мне хотелось, чтобы это место оказалось городом. В любом случае он не должен был мне врать, он не должен был говорить «Портленд», когда на самом деле речь шла о Ковингтоне. И он не должен продолжать задавать вопросы, ответы на которые ему не нужны. Он не хочет понять меня. Так когда же он перестанет выходить из себя, если я не хочу ничего ему объяснять?

— Ну и чего ты там копаешься? — кричит он мне из кухни.

Я закрываю кран, кричу, что буду через секунду. Я слышу, как снимают крышки и начинают раскладывать еду по тарелкам.

Я бросаю куртку в комнате и прячу журнал под кровать, перед тем как вернуться на кухню, где они восседают за столом, как та счастливая семейка из рекламы — такие идеальные, здоровые, а я словно пятно на новом ковре.

Мачеха тянется за моей тарелкой, и я протягиваю ей ее.

— Всего понемногу? — спрашивает она. Я говорю «пожалуйста», когда она кладет мне в тарелку овоши, картошку и кусок мяса. Отец еще избегает смотреть в мою сторону, он старается не показывать свой гнев, чтобы не получить еще один взгляд от Дженет за то, что плохо обращается со мной.