Читать книгу - "Дополнительный человек - Джонатан Эймс"

Я покинул мистера Гаррисона и отправился на Пеннстейшн. Он пожал мне руку так, как могли бы прощаться друг с другом немецкие солдаты на фронте. Я немного тревожился, что ввел его в заблуждение относительно своего арийского статуса.

Я вернулся поездом в Принстон. Как обычно, путешествие доставило мне удовольствие. Я люблю путешествовать поездом. Сидя на виниловых сиденьях со своими товарищами-джерсийцами, я воображал, что нахожусь в Европе, поздно вечером выезжаю из Парижа, чтобы за ночь доехать до Рима. Я превращал свой освещенный флуоресцентным цветом вагон «Нью-Джерси-транзит» в маленькое французское купе. Безжизненная земля между Нью-Йорком и Ньюарком превращалась в фермерские угодья под Парижем. Это не был 1992 год, это был 1922-й. Я смотрел в окно. В нем отражался молодой джентльмен, путешествующий в одиночестве (мои чувства все еще ранены войной). Я был романтической фигурой.

Затем появился кондуктор в темно-синей форме и стандартных черных ботинках, и мои фантазии изменились. У него было приятное румяное ирландское лицо, и это больше не была Европа, это был Нью-Йорк тридцатых годов. Он спросил мой билет, и, протянув его, я сказал:

– Благодарю вас. – И добавил, в высшей степени любезно: – В какое время мы прибудем в Принстон?

Кондуктор улыбнулся:

– В десять тридцать, – и перешел к другому пассажиру.

Мне хотелось, чтобы он подумал: «Вот молодой джентльмен возвращается в Принстон, после долгого дня в Нью-Йорке. Может быть, он обедал в своем клубе».

День и в самом деле был долгий, и я уснул, прислонив голову к пластиковому окну. Моим последним видением было сверкающее оранжевое пламя, исходящее с верхушки Эдисоновского рафинадного завода, который походил на Эйфелеву башню – мне даже не пришлось подстегивать свою фантазию.

Я проснулся в испуге, что пропустил свою станцию и мне придется выходить в Трентоне. Но сработал внутренний будильник, и я проснулся, как раз когда мы подъезжали к Принстонской узловой станции.

Затем я пересел в «Динки», маленький поезд, который связывал Принстонскую узловую станцию с городком Принстоном. Дорога занимала всего пять минут, отчего создалось ощущение паромной переправы, словно Принстон находился на острове, отделенном от большой земли Нью-Джерси.

«Динки» шел вдоль кампуса Принстонского университета, расположенного на вершине длинного, пологого холма. Нужно было пройти через кампус, чтобы попасть на Нассау-стрит и в центр города. Когда я вышел из поезда, прекрасное спокойствие Принстона поразило меня. Нью-Йорк постоянно пульсировал и скрежетал, и вы тут же вспоминали об этом, оказавшись в по-настоящему тихом месте.

Я двинулся через кампус и вновь оценил культивируемый порядок университета: покатые газоны, ряды старых темных деревьев, выложенные плитами дорожки, скульптуры тигров и готические студенческие общежития из итальянского гранита. Все это обладало своей холодной красотой.

Я присел на скамью. Крошечный серп месяца бросал на землю рассеянный серебряный свет. Был конец августа, вокруг никого; весь университет находился в моем распоряжении. Легкие дуновения теплого воздуха создавали ощущение, что кампус тихонько дышит. Он сохранял себя, спал до прибытия толпы студентов. Я испытал освобождение.

Я думал о мистере Гаррисоне и о Фицджеральде. Это рай, думал я. Но всегда ли это похоже на рай? – гадал я. Ведь когда тебя исключают, хочется вернуться. Я подумал о том, как Фицджеральд умер в Лос-Анджелесе, читая принстонские футбольные выпуски. Может быть, я не должен уезжать из Принстона. Может быть, мне следует найти работу в библиотеке. Я мог притворяться студентом до конца жизни.

Встав со скамьи, я взобрался по ступенькам арки Блэра и увидел горгулью среди камней, которую никогда не замечал раньше, хотя всегда был очень внимателен к сотням принстонских горгулий. Но горгульи, они такие, ты видишь их, только когда они имеют для тебя значение. Лицо этой конкретной было искажено вожделением. Секс, вечная моя проблема. Из-за нее я вылетел из Принстона. Я вспомнил о своей эрекции в «Претти Брук». Потом о бюстгальтере. Мне все еще хотелось его надеть. Все еще хотелось украсть и унести к себе домой.

Я добрался до своей маленькой студии на тихой улице Парк-Плейс и, чтобы успокоиться, вымыл руки и лицо. Оглядел аккуратную маленькую комнату. Я не из самых дисциплинированных жильцов, но пыли у меня не бывает. Это мой дом, думал я, это то, чему я принадлежу.

Казалось почти извращением, что меня впустили в этот день в грязную квартиру незнакомца, что я смотрел на серый матрац и даже подумал на мгновение, чтобы сделать эту кровать своим новым домом. Мистер Гаррисон, без со – мнения, эксцентричен и интересен, но сама мысль о том, чтобы жить с ним, – сумасшествие.