Читать книгу - "Жители ноосферы. Роман-триптих - Елена Сафронова"

— Вы, что ль, хотите удочерить?

— Почему бы и нет?

В ее лице читалось: «С жиру бесится!»

— Алевтина Петровна, а где Виолетта?

— А кто ж ее знает! Небось, со своим новым шлындает. Не ночевала. Зачем она вам-то?

— Я бы хотела, чтобы она тоже расписалась, что не возражает против устройства судьбы вашей внучки моими силами. Ну, для формальности…

Еще один визит сюда мне бы не хотелось наносить.

Из монолога Алевтины я поняла все и о старшей дочери. Тошно передавать. Но Бог подыграл мне, и, громыхая каблуками, в комнату ввалилась девица, состоящая из форм, очень похожих на материнские, и жующей челюсти.

С ней мы договорились еще быстрее. Дашку тут откровенно не любили. И она семью не любила. Недаром не появилась даже на роды.

— Адреса мужа у вас нет?

— Какой он мне муж! На Дашку алименты забыла, когда и переводил последний раз. Небось, работает там без трудовой. А может, уж и не жив… Мне, что ль, по-вашему, дел больше нет, как ему письма писать?

Резонно.

Хватит ли мне подписей трех Митяевых?

Я кладу на стол Нине Семеновне отказы ближайших родственников от той, кому лишь предстоит оконкретиться в человеческую единицу.

— Как ее зарегистрировать в ЗАГСе? Или где там?

— Ты все же решилась?

— Не отговаривайте. Помогите. Любые деньги!

— Прекрати, дуреха! Зарегистрируем, потом с тобой начнем работать. Заявление о желании войти в ряды кандидатов на усыновление напишешь…

Мое заявление ложится сверху.

…— Митяеву Елену Павловну? С присвоением ей фамилии Степнова?

— Да. Пусть ее зовут Еленой.

Пашке нравилось это имя.

Нина Семеновна сморкается ни с того ни с сего. И очень сурово говорит:

— Ну, тогда справки начинай собирать. И медицинские, и социальные, и об окладе…

Свидетельство о рождении Митяевой Елены Павловны у меня на руках.

— Инна! — орет дядя Степа, когда я в очередной раз отпрашиваюсь на заседание очередной комиссии по ставшему моим до подкорки вопросу. — Ты последнее время совсем не работаешь! Я тебя уволю к чертовой матери!..

— А вы у нее спрашивали — я ей нужна? — роняет мой поганый язык, и дядя Степа раздувается, как аэростат на старте — вот-вот взлетит и сбросит на меня бомбу монаршего гнева. Но меня куда больше заботит, признают ли мои жилищные условия и месячный доход достаточными, чтобы отдать мне моего ребенка.

Она еще не может говорить, но тянется ко мне цепкими лапками, и в ее молочном прищуре мне мерещатся желто-зеленые Пашкины глаза. Они задираются: «Ну, что будем делать, маленький храбрый заяц?».

Я тоже не лох последний — об этом вслух не говорят, но кое-какие деньги в неподписанных конвертах подсунуты кому надо. Иначе, боюсь, дело было бы признано спорным. А еще мы с Ниной Семеновной сочинили премилую историю Ленкиного появления на свет, в которой фигурировало мое журналистское знакомство с Дашкой, сердечное покровительство последней и гуманистическая невозможность пройти мимо чужой беды. Подтвердить ее трудно. Опровергнуть и вовсе нельзя.

Меня просветили Х-лучом официальных органов и ничего противосоциального не нашли.

Кнопке Ленке я купила коляску. Под вечер мы чинно гуляем по парку.

…Не верю! Глазам своим репортерским не верю!

«…удовлетворить ходатайство Степновой Инны Аркадьевны об удочерении Митяевой Елены Павловны, родившейся 4 мая 1999 года, с присвоением ей фамилии Степнова.

26 августа 1999 года».

Заключительный аккорд в музыкальной пьесе, что все лето разыгрывалась на моих нервах.

Я снова и снова вынимаю бумаги, таращусь в них: не верится! А вот Игорь Елкин сразу поверил:

— Ну что, причитается с тебя… мать-героиня?

Бумерангом летает это прозвище. Я его бросила, не думая, а оно ко мне же и вернулось.

— Потом. Не сегодня. Надо маму и дочку обрадовать.

Сбросила, в общем, коллег, рвавшихся пропить со мною вместе виртуальное рождение Ленки, с хвоста, — якобы, тороплюсь. Но ведь соврала — недорого взяла! Не доехав до дома, выскочила из троллейбуса, шпионски озираясь, и нырнула в парк так называемой культуры и отдыха (на самом деле это парк бескультурья и безобразий, но еще довольно рано). Купила баночку джин-тоника и побрела по чудом сохранившейся аллее со следами асфальта, пытаясь примерить себя к новой роли.

В парке совершенная элегия — прозрачная полутьма, пространное молчание, утонченный запах увядания и все такое прочее. Гляжу на себя со стороны — тургеневская героиня наслаждается собственным страданием, вписанная в красивую мизансцену. Попутно отмечает, правда, знаменательное событие, прихлебывая на ходу из мультипликационно-яркой банки. И даже курит на ходу, эмансипированная дуреха.

Теперь у Ленки есть документированная мама. Сколько времени уйдет на то, чтобы я стала мамой по-настоящему? Вот моя родительница — уже три месяца, как бабушка, а я, золотое перо, — положа руку на сердце, не такое ли перекати-поле, как Ленкин отец?

Кстати, об ее отце.

Дурацкая идея: а не выискать ли Пашку в Чите, или где он там есть, через интернет? Вряд ли он поменял логин…

И что я ему скажу? Здравствуйте, вы наш папа? Я теперь мама вашей с Дашкой дочки?

А где гарантия, что он не спросит: кто такая Дашка? Да и вы, гражданка, собственно, кто такая? Впрочем, у вас красивый рот — такими губами приятно дегустировать вкус жизни. Хотите, сегодня вечером мы будем пить чашу жизни, соприкасаясь ртами?

Может, и не так.

Может, он и обрадуется ребенку? Вроде как намекал — давай родим…

Но почему бы ему не знать про Ленку?

Решено — завтра на работе в обед прокрадусь в отдел верстки, попрошу пустить меня в Интернет, напишу ему письмо, а если поможет Слава Зотов, даже выйду в чат и брошу сообщение по аське! Сама-то я этой премудростью не владею, а Слава у нас великий хакер, Пашке не уступает.

Пора домой, гулять с Ленкой. Приличная мама обязана торопиться с работы к дитю.

Подхожу к подъезду и трясу головой — бред? зрительная галлюцинация на основе длительных рассуждений? материализация мысли?

Пашка сидит на узенькой скамеечке в вольной позе, ноги скрещены в лодыжках, руки за головой, спина опасно прогибается — изучает нарождающиеся звезды. Он смотрит вверх, я смотрю на него. Минут пять. Потом он поднимается и идет ко мне с улыбкой, за которую год назад я ему прощала все.

— Здравствуй, маленький храбрый заяц! У вас еще лето, а в Чите уже заморозки…