Читать книгу - "Музыка горячей воды - Чарльз Буковски"

Я пошел его повидать. Он был великий поэт. Лучший повествовательный поэт после Джефферза[4], а еще и семидесяти нет, во всем мире знаменит. Наверно, лучше всего знают две его книжки — «Мое горе лучше твоего, ха!» и «Мертвые томно жуют резинку». Он преподавал во многих университетах, получил все премии, включая Нобелевку. Бернард Стахман.

Я поднялся по лестнице общаги для молодых христиан. Мистер Стахман жил в номере 223. Я постучал.

— ЗАВАЛИВАЙ! — заорал кто-то изнутри.

Я открыл дверь и вошел. Бернард Стахман лежал в постели. Воняло блевотиной, вином, мочой, говном и разлагающейся пищей. Меня затошнило. Я забежал в ванную, проблевался и вышел.

— Мистер Стахман, — сказал я. — Вы б открыли окно?

— Хорошая мысль. И не надо вот этого «мистер Стахман». Меня зовут Барни.

Он был инвалид — ему удалось встать с усилием и переползти в кресло у кровати.

— Вот теперь хорошенько поговорим, — сказал он. — Я этого ждал.

Рядом на столе у него стоял галлон макаронного красного пойла — в нем плавали дохлые мотыльки и сигаретный пепел. Я отвернулся, затем посмотрел опять. Бернард Стахман поднес кувшин ко рту, но вино по большей части вылилось ему на рубашку и штаны. Он поставил кувшин на место.

— То, что надо.

— Лучше б из стакана, — сказал я. — Проще.

— Да, пожалуй, ты прав. — Он огляделся. Рядом стояло несколько грязных стаканов — интересно, какой он выберет? Выбрал ближайший. На донышке засохло что-то желтое. Похоже на остатки лапши с курицей. Он налил вина. Поднял стакан и выпил. — Да, так гораздо лучше. Я вижу, ты камеру принес. Будешь меня фотографировать?

— Да, — ответил я. Затем пошел и открыл окно, вдохнул свежего воздуху. Дождь шел много дней, и воздух был чист и свеж.

— Слушай, — сказал он. — Я тут уже давно по-ссать собираюсь. Принеси мне пустую бутылку.

Пустых бутылок вокруг было много. Одну я ему подал. Ширинка была не на молнии — только пуговицы, а застегнута лишь на нижнюю, так его раздуло. Он рукой вытащил пенис и пристроил головку к горлу бутылки. Едва начал мочиться, пенис напрягся и стал мотаться из стороны в сторону, моча брызнула — и на рубашку, и на штаны, и в лицо, и, что совсем уж невероятно, последний выплеск ударил ему в левое ухо.

— Хуево быть калекой, — сказал он.

— Как это произошло? — спросил я.

— Что произошло?

— Как вы стали калекой?

— Жена. Переехала меня на машине.

— Как? Зачем?

— Сказала, терпеть меня больше нет сил.

Я ничего не ответил. Щелкнул камерой пару раз.

— У меня снимки есть. Хочешь на мою жену посмотреть?

— Ладно.

— Альбом вон там, на холодильнике.

Я сходил взял, сел. Кто-то фотографировал только туфли на высоком каблуке да тонкие женские лодыжки, ноги в нейлоне с подвязками, разнообразные ноги в колготках. На некоторых страницах наклеены рекламки с мясного рынка: ростбиф из лопатки, 89 центов за фунт. Я закрыл альбом.

— Когда мы развелись, — сказал Бернард, — она отдала мне вот это.

Он сунул руку под подушку на кровати и вытащил пару каблукастых туфель на длинных шпильках. Покрыты бронзой. Он поставил их на тумбочку. Потом налил себе еще.

— Я с этими туфлями сплю, — сказал он. — Занимаюсь с ними любовью, а потом мою.

Я еще пощелкал.

— Вот, хочешь снимок? Хороший ракурс- Он расстегнул одинокую пуговицу на штанах. Исподнего на нем не было. Взял туфлю и ввинтил каблук себе в зад. — Давай снимай. — Я снял.

Стоять ему было трудно, однако, держась за тумбочку, он встал.

— Вы еще пишете, Барни?

— Блядь, я все время пишу.

— Поклонники работать не мешают?

— Иногда бабы меня, блядь, находят, только надолго тут не задерживаются.

— А книги хорошо продаются?

— Чеки шлют.

— Что посоветуете молодым писателям?

— Пить, ебаться и курить побольше сигарет.

— Что посоветуете писателям постарше?

— Если они еще живы, мой совет им не нужен.

— А из какого импульса вы создаете свои стихи?

— А срешь ты из какого импульса?

— Что вы думаете о Рейгане и безработице?

— Я не думаю о Рейгане или безработице. Мне скучно. Это как полеты в космос или Суперкубок.

— Что же вас тогда тревожит?

— Современные женщины.

— Современные женщины?

— Одеваться не умеют. Не туфли, а ужас.