Читать книгу - "Анна Каренина, самка - Александр Никонов"

В полном соответствии с законами сохранения, все особи старались вести эргономичный образ жизни, не тратя лишних усилий там, где без них можно было обойтись. Это входило в некоторое противоречие с особенностями конструкции, которая была рассчитана природой на более высокую энергозагрузку. Поэтому лишняя энергия аккумулировалась в запасниках организма, раздувая его наподобие жирового шара.

Положив информационный параллелепипед на горизонтальную поверхность, Анна отправилась на гигиенические процедуры, которые заключались в том, что Анна снимала с туловища искусственную шкуру и погружала свое голое потное тело в большой сосуд с подогретым оксидом водорода.

Так было и в этот раз. Анна погрузила свое тело в жидкость, чувствуя, как триллионы молекул барабанят по ее кожным покровам. Это ощущение Анна воспринимала, как ощущение тепла, и в мозг с периферии сразу же поступал сигнал: «радость, удовольствие». Гигиеническую процедуру ей обычно помогала выполнять та самая низкоранговая особь, которой Анна намеревалась передать приказ о наборе потенциальной энергии гири. Она же отвечала за наполнение сосуда жидкостью и повышение кинетической энергии ее молекул…

Ранг самцов и самок определялся не только происхождением особи, но и ее имущественным статусом. Дело в том, что социальная жизнь на планете в описываемый период совершала очередную трансформацию – все большее значение стали приобретать индивидуальные свойства особей – хитрость, смышленость, то есть способность таким образом функционировать в социальном пространстве, чтобы приобрести максимальное количество имущества. А вот происхождение отступало на второй план. Уже было не столь важно, из чьего ты помета, более значимым фактором становились твои собственные способности по добыванию предметов.

У стороннего наблюдателя может возникнуть естественный вопрос: как определить стадный ранг путем сравнения предметов, добытых разными особями, если множество предметов, производимых цивилизацией, столь велико, а их назначение столь разнообразно, что сравнивать их впрямую не представляется возможным? Для облегчения сравнения вещей и, соответственно, определения рангового потенциала, полезность каждого предмета выражалась в особых универсальных единицах эквивалента ценности. Иначе говоря, произошел отрыв ценности от самой вещи, и многие вещи, не несущие никакой практической пользы, обрели тем не менее немалый ценностный вес в единицах эквивалента в силу их редкости. Такими, например, были блестящие вещи Анны, которыми она украшала себя, подобно другим самкам ее вида. Именно такие вещи, как правило, оттягивали на себя большое число универсальных единиц эквивалента. Подобная концентрация виртуальных единиц ценности в малом объеме реальной массы была крайне удобной. Не менее удобными стали во времена Анны и сами универсальные единицы эквивалента ценности. Они делались из тонких пластин целлюлозы с обозначением на них значков ценности. И чем большая номинальная ценность была на них обозначена, тем большее удовольствие особям доставляла декодировка этих значков. Забегая вперед, нужно отметить, что через полтораста оборотов планеты вокруг светила, когда героиня нашего рассказа – самка Анна – уже давно прекратила свой жизненный цикл и была съедена примитивными существами, универсальные единицы эквивалента ценности достигли предела совершенства, то есть отношение их номинала к реальной физической массе стало стремиться к бесконечности, поскольку почти все расчеты стали производиться в электронном виде.

Вид Анны отличался от других высокоорганизованных млекопитающих тем, что умел делать вещи, то есть изменять форму естественных природных предметов и веществ, превращая их в неестественные. Именно эта преобразовательная активность позволила Анниному виду захватить практически всю планету: численность соплеменников Анны и симбиотических животных, с которыми ее вид сосуществовал, на пять порядков превышала численность аналогичных им по массе и типу питания животных. И все благодаря орудийной активности!

Другие виды, правда, тоже отличались любовью к интересным вещам и блестящим предметам. Анна в детстве не раз наблюдала, как черно-белое теплокровное яйцекладущее таскает в свое жилище сверкающие стеклышки и пуговки. Несмотря на маленькую голову и потому еще не выросший до своих штатных размеров мозг, юная Анна понимала, что теплокровное яйцеколадущее стеклышки и пуговички не ест, а собирает их из чисто эстетических соображений – так же, как и она.

Но у прочих зверей не имелось карманов, поэтому их способность собирать и носить с собой вещи была ограниченной. Вид же Анны, издревле носящий взамен утраченной шерсти искусственную и потому трансформируемую шкуру имел возможность складировать и носить с собой в карманах и матерчатых емкостях значительные количества разных предметов. Позже, по мере эволюционирования жилищ и социальной иерархии, некоторые особи получили возможность складирования огромных количеств искусственно произведенных предметов и универсального эквивалента ценностей. А чтобы другие особи не отняли эти вещи и не мешали процессу конденсации ценностей в одних руках, существовала сложная система соподчинения и применения насилия. Частью этой системы была особая подсистема мифов о строении мира – сказки об Огромном Колдуне.

…Тело Анны мерно колыхалось в сосуде с жидкостью, а ее мозг тем временем размышлял о том, почему на свете есть глобальная справедливость, и отчего в мире существуют несчастье и горе. Несчастьем и горем соплеменники Анны называли сильные отрицательные эмоции, которые провоцировались внешними раздражителями. Раздражители были разного рода. Если самка теряла детеныша, это считалось несчастьем. Если особь теряла родителей, это тоже считалось несчастьем, но в данном случае была градация – если родителей теряла взрослая особь, это считалось маленьким несчастьем, а если родителей терял детеныш, это считалось большим несчастьем. Мозг Анны думал о том, что с ней было бы, если бы она потеряла брачного самца или детеныша. Первую потерю мозг оценил, как слабый раздражитель, а вторую, как очень сильный, зашкаливающий и разрушительный, потому что приспособительный эволюционный механизм, связывающий самку с детенышем, был чрезвычайно силен, он больно привязывал самку к ее помету, буквально принуждая ее неусыпно заботиться о потомстве, чтобы резко повысить выживаемость вида.

Отчего же самка могла потерять детеныша? Когда-то, во времена далекие от изобретения универсального эквивалента ценности, когда предки Анны только-только начали осваивать производство вещей, мышечные волокна детеныша мог использовать как пищевую массу хищник другого вида. Потом, по мере развития цивилизации, когда вид Анны стал почти безраздельно царствовать во всей биосфере, самка все равно рисковала потерять детенышей по разным причинам. Большие хищники употребить его в пищу уже не могли, но жизненный цикл детеныша были в состоянии прервать очень мелкие примитивные существа, которые использовали его тело, как среду обитания. Буквально поедая детеныша изнутри, они размножались в нем и, в конце концов, все гуртом погибали – и примитивные, и детеныш-носитель.

Кроме того, детеныш самки мог погибнуть в результате внутривидовых конкурентных разборок: после того как разумный вид воцарился на планете и потерял своих естественных врагов, его главным врагом стал он сам. Точнее говоря, различные стада, именуемые народами и объединенные вместе по случайному признаку общего происхождения, начинали конкурировать между собой за ареалы обитания. Внутривидовая конкуренция всегда самая жесткая, поэтому дело порой доходило до полного истребления противников… Рядом с ночным лежбищем Анны всегда лежал информационный носитель, на целлюлозных пластинах которого были закодированы древние предания об Огромном Колдуне, создавшем мир и опекавшем одно из скотоводческих племен. После многочисленных стычек этого племени с конкурентами Огромный Колдун каждый раз обращался к любимцам и требовал от них осуществить тотальный геноцид, то есть прервать жизненные циклы всех самцов, самок и детенышей побежденного племени. Порой Огромный Колдун так увлекался, что настоятельно рекомендовал даже уничтожить всех симбиотических травоядных, с которым жили истребляемые.