Читать книгу - "Испытание правдой - Дуглас Кеннеди"

В пятницу утром, во время урока, я получила сообщение от отца, в котором он просил встретиться с ним после митинга в отеле «Копли Плаза», где будет проходить пресс-конференция. Митинг был назначен на пять вечера у входа в Бостонскую публичную библиотеку.

Я опоздала, и на Копли-сквер было такое столпотворение, что мне пришлось остановиться на Бойлстон-стрит и слушать усиленный динамиками голос отца, который разносился по городским улицам. Сам он находился так далеко от меня, что казался пятнышком на трибуне, возведенной на площади. Голос, который я слышала, был совсем не похож на тот, что читал мне сказки на ночь или успокаивал после очередной материнской тирады. Это был голос великого общественного деятеля — смелый, зычный, уверенный. Но вместо того чтобы проникнуться дочерней гордостью за отца, блестящего оратора, народного трибуна, я испытала некоторую грусть от того, что он больше не принадлежит мне… если вообще когда-либо принадлежал.

Кошмаром обернулись и мои попытки прорваться после митинга к «Копли Плаза». Хотя до отеля было всего четверть мили, толпа была настолько плотной и так медленно рассасывалась, что у меня ушло около часа на то, чтобы добраться до входа. Но и тут меня ожидало разочарование: копы окружили здание кордоном безопасности и никого не пропускали, разве что прессу. К счастью, в этот момент к баррикадам подошел репортер «Берлингтон Игл» Джеймс Сондерс и сунул под нос копу свое удостоверение. Я встречалась с Сондерсом — он брал интервью у отца у нас дома — и неожиданно для себя выкрикнула его имя. Слава богу, он сразу вспомнил меня, замолвил словечко перед дежурным офицером, и мы благополучно проскользнули в дверь.

«Копли Плаза» представлял собой неказистого вида отель с большим конференц-залом на втором этаже. Там уже было не протолкнуться от журналистов, которых импровизированная пресс-конференция, похоже, интересовала куда меньше, чем бесплатные закуски и пиво, сервированные в другом конце зала. Было очень накурено, и в облаках сигаретного дыма отчетливо угадывался сладкий аромат марихуаны. Со сцены молодой парень вещал о необходимости конфронтации с «ястребами из военно-промышленного комплекса». Из репортеров его слушали человека три.

— О нет, только не он, — сказал Джеймс Сондерс.

Я перестала искать глазами своего отца и переключилась на оратора. Парню было лет двадцать с небольшим — волосы длиной до плеч, густые «моржовые» усы, очень худой, в потертых джинсах и неотглаженной голубой рубашке с пристегнутым воротничком, которая выдавала в нем студента-мажора, а вовсе не отвязного хиппи. Марджи сказала бы: «Вот то, что я называю красавчиком радикалом».

— Кто это?

— Тобиас Джадсон.

— Мне это имя откуда-то знакомо, — сказала я.

— Наверное, из газет. Он был важной шишкой во время захвата Колумбийского университета. Левая рука Марка Рудда. Удивляюсь, как его сюда впустили, учитывая его репутацию бузотера. Очень толковый парень, но опасный. Впрочем, ему можно ни о чем не беспокоиться — его отец владеет крупнейшими ювелирными магазинами в Кливленде…

В дальнем углу зала я увидела своего отца. Он беседовал с женщиной лет тридцати — каштановые волосы до пояса, очки-авиаторы, короткая юбка. Они стояли очень близко друг к другу, что-то горячо обсуждая, и поначалу я подумала, что она берет у него интервью.

Но тут я заметила, что во время разговора она взяла его за руку. Отец не отдернул руку. Наоборот, он ответил ей крепким пожатием, и на его губах промелькнула легкая улыбка. Потом он нагнулся и прошептал ей что-то на ухо. Она улыбнулась, отпустила его руку и отошла, произнеся что-то на прощание одними губами. Я не особо сильна в чтении по губам, но у меня почти не было сомнений в том, что она сказала «Позже…».

Мой отец улыбнулся ей, посмотрел на часы, потом обвел взглядом зал, увидел меня и помахал рукой. Я помахала в ответ, надеясь, что он не заметил моего шокового состояния. За те несколько секунд, что он шел ко мне, я успела принять решение вести себя так, как будто ничего не видела.

— Ханна! — Он крепко обнял меня. — Ты все-таки сумела пробраться.

— Ты был великолепен, пап. Как всегда.

Тобиас Джадсон уже закончил свое выступление и направлялся к нам. Он кивнул отцу, потом быстро оглядел меня с ног до головы.

— Отличная речь, профессор, — сказал он.

— Ты тоже неплохо смотрелся, — ответил отец.

— Да, уверен, сегодня мы оба пополнили свои фэбээровские досье. — Улыбнувшись мне, Джадсон спросил: — Мы знакомы?

— Моя дочь Ханна, — представил меня отец.

«Красавчик радикал» слегка опешил, но быстро пришел в себя и сказал:

— Добро пожаловать в революцию, Ханна.

Он вдруг взметнул руку вверх, приветствуя какую-то женщину в толпе.

— Еще увидимся, — бросил он нам и поспешил к ней.

Мы с отцом переместились в маленький итальянский ресторанчик по соседству с отелем. После митинга отец все еще был на взводе. Заказав бутылку красного вина, он выпил почти всю, возмущаясь приказами Никсона о «тайном вторжении в Камбоджу» и восхваляя Тобиаса Джадсона, настоящую звезду левых сил, второго И. Ф. Стоуна[10], только еще более харизматичного.

— С Иззи Стоуном, при всей его блистательности, нельзя было избавиться от ощущения, что он все время тычет тебе в лицо пальцем, в то время как Тоби, при тех же аналитических способностях, обладает редким природным даром соблазнить слушателя. Настоящий сердцеед.

— Полагаю, это один из побочных эффектов публичной политики.

Он удивленно поднял брови… и тут заметил, что я внимательно изучаю его лицо.

— Мир любит молодого Тома Пейна, — сказал отец.

— Уверена, что мир любит Тома Пейна любого возраста, — заметила я.

Отец долил в бокалы вина и сказал:

— И как все увлечения, это мимолетно. — Подняв голову, он встретился со мной взглядом: — Тебя что-то беспокоит, Ханна?

Кто она, черт возьми?

— Я немного переживаю из-за мамы, — нашлась я.

От меня не ускользнуло, что его плечи расслабились.

— В каком смысле? — спросил он.

Я рассказала про наш телефонный разговор и про ее странные интонации. Он закивал головой, соглашаясь со мной:

— Боюсь, у твоей мамы плохие новости. Милтон Брауди решил не брать ее новую выставку.

О боже, это действительно плохие новости. Милтон Брауди управлял галереей на Манхэттене, где мама выставляла свои картины. Он показывал ее работы на протяжении вот уже двадцати лет.