Читать книгу - "Женщина из Пятого округа - Дуглас Кеннеди"

— Вы ничего обо мне не знаете, — произнес я, заметно нервничая.

— Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.

— Я не сделал ничего противозаконного!

— Это вам так кажется.

— Вы негодяй, — сказал я.

— Ну, это как посмотреть, — парировал он.

Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри — и с этим я ничего не мог поделать.

— Дайте мне мою сумку, — попросил я.

Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.

— Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?

— В долларах общая сумма составит триста сорок пять.

Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.

— Вот, — сказал я. — Сами соберете.

— Avec plaisir, monsieur.[16]

Подобрав чеки, портье сказал:

— Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.

— Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.

— Tres biеп, monsieur.[17]И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Tres classel[18]— С этим он ушел.

Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать — с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.

И что будет, когда грипп наконец «сменит место жительства»? Я все равно останусь выжатым, побитым.

С этой мыслью я полез в сумку и достал оставшиеся чеки. Пересчитал их. Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Все мое состояние. Все, что у меня осталось в этом мире. Я ничуть не сомневался в том, что после того, как меня демонизировали и облили грязью в прессе, адвокаты Сьюзан убедят судью, что после развода моя жена должна получить все: дом, пенсионные накопления, страховки, скромный пакет акций, приобретенный совместно. Мы не были богатыми — педагогам редко удается разбогатеть. Доводы, которыми мог руководствоваться суд: наличие несовершеннолетней дочери, запрет на преподавательскую деятельность, вынесенный мне, бывшему мужу, — были вполне разумными, чтобы отписать жене те небольшие активы, которыми мы владели. Да у меня и сил не осталось на борьбу — разве только на то, чтобы попытаться вернуть себе расположение дочери.

Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Еще в самолете, зажатый в узком кресле, я произвел кое-какие подсчеты на салфетке. В то время у меня еще было более пяти тысяч баксов. При нынешнем — легальном — обменном курсе это составляло чуть более четырех тысяч евро. Я рассчитывал, что в режиме строжайшей экономии мне удастся протянуть в Париже месяца три-четыре, с условием, что удастся подыскать дешевое жилье. Но вышло так, что уже через двое суток после приземления я потратил более четырех сотен долларов. Судя по тому, что в ближайшие несколько дней мне из отеля не выбраться, можно мысленно распрощаться еще не с одной сотней баксов…

Усталость взяла верх, и ярость отступила. Мне захотелось пойти в ванную, содрать с себя пропотевшую футболку и трусы и постоять под душем. Но я все еще не мог подняться с постели. Поэтому остался лежать, тупо уставившись в потолок, пока снова не провалился в пустоту.

Два тихих стука в дверь. Я очнулся, перед глазами была мутная пелена. Снова раздался осторожный стук, дверь чуть приоткрылась, и чей-то голос тихо произнес:

— Monsieur?..

— Уходите, — сказал я. — Я не хочу с вами общаться.

Дверь распахнулась шире. За ней стоял мужчина лет сорока с небольшим. У него была рыжеватая кожа и бобрик черных волос. Он был одет в черный костюм и белую рубашку.

— Monsieur, я только хотел узнать, не нужно ли вам что-нибудь…

Его французский, хотя и беглый, был сдобрен сильным акцентом.

— Извините, извините, — поспешно произнес я. — Просто подумал, что это пришел…

— Мсье Брассёр?

— Кто такой мсье Брассёр?

— Утренний портье.

— Значит, этого негодяя зовут Брассёр…

На губах человека в дверях промелькнула легкая улыбка.

— Никто не любит мсье Брассёра, разве что управляющий отелем, да и то только за то, что Брассёр — мастер la provocation.[19]

— Это вы помогли мне вчера выбраться из такси?

— Да, я — Аднан.

— Спасибо за помощь и за то, что устроили меня здесь.

— Вы были очень больны.

— Но все равно, можно было и не раздевать меня, не укладывать в постель, не вызывать доктора, не распаковывать мои вещи. Это слишком любезно с вашей стороны.

Он смущенно отвернулся.

— Это моя работа, — сказал он.

— Как вы себя чувствуете?

— Слабость большая. И помыться не мешало бы.

Аднан прошел в комнату. Когда он приблизился ко мне, я обратил внимание на глубокие морщины вокруг глаз — обычно из-за них человек выглядит лет на двадцать старше своих лет. Костюм был ему маловат, сидел плохо и был изрядно поношен, а на указательном и среднем пальцах правой руки отчетливо выделялись желтоватые пятна от никотина.

— Как вы думаете, вы сможете встать с постели? — спросил он.

— Если только с чьей-то помощью.

— Тогда я помогу вам. Только сначала приготовлю ванну. Вам будет полезно полежать в воде.

Я слабо кивнул. Даже не поморщившись, он взял вазу с ночного столика и исчез с ней в ванной. Я слышал, как он спустил воду в унитазе и включил оба крана. Вскоре он вернулся, скинул пиджак и повесил его на плечики в шкафу. Затем он снял со спинки стула мои джинсы и свитер и запихнул их в наволочку.

— Есть еще что-нибудь в стирку? — спросил он.

— Только то, что на мне.

Он ушел в ванную. Шум воды стих. Из-под двери струился пар. Я закрыл глаза, а когда снова открыл, Аднан стоял у кровати. Его лицо блестело от влажных испарений, правая рука была мокрой.

— Ванна горячая, но не слишком.

Он помог мне сесть, потом приподнял, подхватив под мышками. Одеревеневшие ноги отказывались гнуться. Тем не менее ему удалось довести меня до ванной.