Читать книгу - "Законный брак - Элизабет Гилберт"

Теперь, оглядываясь назад, я, конечно, понимаю, что офицер Том уже тогда знал, что предстоит нам с Фелипе, – знал гораздо лучше нас. Он знал, что получить официальную визу жениху гражданки США будет ой как непросто, особенно после «пограничного инцидента» вроде этого. Офицер Том предвидел всю тягомотину, которая нас ждала: от адвокатов в трех странах на трех континентах, ни больше ни меньше, которые должны будут оформить все необходимые документы, от рапортов из федеральной полиции в каждой стране, где Фелипе когда-либо проживал, стопок личных писем, фотографий и прочих интимных свидетельств, которые нужно будет собрать, чтобы доказать, что наши отношения не выдуманные (в том числе, что меня особенно взбесило, общие банковские счета – ведь именно их мы с особенным усердием пытались в нашей жизни не объединять), до отпечатков пальцев, прививок, обязательного рентгена грудной клетки на туберкулез и собеседований в американских посольствах за границей; до выписок о военной службе, которые нам каким-то образом придется раздобыть, – тридцать пять лет назад Фелипе служил в бразильской армии; до невообразимого количества времени, которое Фелипе придется провести вне США, пока продолжается вся эта катавасия, и невообразимого количества затрат, и, хуже всего, до ужасающей неопределенности, что, возможно, всех этих усилий будет недостаточно, неуверенности в том, признает ли правительство Соединенных Штатов (которое в этом случае вело себя не иначе как суровый, старых правил папаша) Фелипе в качестве супруга своей ревностно охраняемой законной дочери. Так вот, офицер Том знал обо всём этом заранее, и то, что он проявил к нам сочувствие ввиду того, что нам предстояло, было неожиданно добрым поступком в ситуации, которая иначе была бы абсолютно ужасной. Никогда до этого момента я не могла даже вообразить, что буду хвалить сотрудника Министерства нацбезопасности в книге, поэтому можете представить, в каком странном положении мы оказались.

Однако должна сказать, что офицер Том сделал ради нас еще одно доброе дело (прежде чем заковал Фелипе в наручники и отвез в окружную тюрьму Далласа, бросив на ночь в камеру с реальными преступниками). А сделал он вот что: оставил нас наедине в комнате для допросов на целых две минуты, чтобы мы могли спокойно попрощаться.

Когда на прощание с человеком, которого любишь больше всего на свете, у тебя всего две минуты, да к тому же неизвестно, когда вы снова увидитесь, язык путается, потому что хочешь сказать и сделать всё одновременно.

За две минуты наедине мы, запыхавшись, выработали поспешный план. Итак, согласно плану я должна была вернуться домой в Филадельфию, съехать из арендованного дома, отправить вещи на хранение, найти адвоката по иммиграционным делам и запустить юридический процесс. Фелипе, разумеется, отправится в тюрьму. Затем его депортируют в Австралию – пусть даже, строго говоря, это не депортация. (Прошу простить меня за то, что в этой книге я все же буду использовать термин «депортация», потому что просто не знаю, как назвать другими словами, когда человека вышвыривают из страны.) Поскольку в Австралии Фелипе давно уже не жил, у него не было там ни дома, ни финансовых перспектив. Когда я разберусь со всеми делами, то приеду к нему на другой конец света и мы как можно скорее обустроимся где-нибудь подешевле, скорее всего в Юго-Восточной Азии. Там мы вместе переждем этот период неопределенности, который неизвестно сколько продлится…

Пока Фелипе записывал для меня телефоны своего адвоката, взрослых детей и деловых партнеров, чтобы я могла предупредить всех о ситуации, в которой он оказался, я вытряхнула сумочку и стала отчаянно искать любые предметы, способные облегчить его пребывание в тюрьме: жвачку, все наличные деньги, бутылку воды, нашу совместную фотографию и книжку, которую я читала в самолете, с подходящим названием – «На что способны люди ради любви».

Затем его глаза наполнились слезами, и он сказал:

– Спасибо за то, что пришла в мою жизнь. Что бы теперь ни случилось, что бы ты ни решила делать дальше, знай: ты подарила мне два самых счастливых года в моей жизни, и я никогда тебя не забуду.

И тут я поняла: о боже, он думает, что я его брошу!

Его реакция удивила и растрогала меня, но больше всего пристыдила. Когда офицер Том сказал, что нам придется пожениться, мне и в голову не пришло отвергнуть этот вариант, способный спасти Фелипе от ссылки, – но, видимо, Фелипе посчитал, что я вполне могу его бросить. Он действительно боялся, что я оставлю его в подвешенном состоянии, без денег, в тюрьме. Так вот, значит, что он обо мне думает… Хотя наш роман продлился недолго, неужели я уже успела зарекомендовать себя как человек, который прыгает за борт при первой же сложности? Но, учитывая мое прошлое, были ли его страхи так неоправданны? Если бы на его месте оказалась я, то не сомневалась бы ни на минуту, что на него можно положиться, что он готов будет пожертвовать чем угодно ради меня. Но видел ли он во мне такую же опору?

Должна признать – случись всё это десятью – пятнадцатью годами раньше, я бы точно кинула партнера, оказавшегося в опасной ситуации. Увы, но в юности мои моральные качества были сомнительными (а кто-то скажет, их не было вовсе), и бестолковое и ветреное поведение, можно сказать, было моим коньком. Но теперь для меня важно, чтобы меня считали человеком с сильным характером, и с возрастом это становится всё важнее.

В тот момент – а у нас наедине осталось всего несколько секунд – я сделала единственную правильную вещь, какую только могла сделать для мужчины, которого обожаю. Поклялась, выговаривая слова прямо ему в ухо, чтобы подчеркнуть всю серьезность своего намерения, что не оставлю его и сделаю все возможное, чтобы всё исправить. И даже если остаться в Америке у Фелипе не получится, мы все равно будем вместе, где бы это ни было.

Вернулся офицер Том.

В последний момент Фелипе прошептал мне:

– Я так тебя люблю, что даже готов на тебе жениться.

– И я люблю тебя так, – ответила я, – что даже готова выйти замуж.

На этом милые сотрудники Министерства нацбезопасности развели нас в стороны, надели на Фелипе наручники и проводили его сначала в тюрьму, а затем и вон.

В тот вечер в самолете, на пути домой в наш ныне не существующий маленький рай в Филадельфии, я более трезво задумалась о том, на что только что подписалась. К удивлению своему, мне не хотелось ни плакать, ни истерить – слишком уж серьезной была ситуация, чтобы делать то или другое. Вместо этого я преисполнилась каким-то зверским чувством сосредоточения, пониманием, что от меня требуется как можно большая серьезность. Всего за несколько часов наша с Фелипе жизнь перевернулась, как блинчик, поддетый гигантской космической лопаткой. И теперь, похоже, мы жених и невеста! Вот уж странная и быстрая помолвка, ничего не скажешь. Не Остин, а Кафка какой-то. И всё же помолвка официальная, потому что так надо.

Ну и ладно. Пусть будет так. По крайней мере, я не первая женщина в нашей семье, кому придется выйти замуж ввиду серьезных обстоятельств, – хотя, в моем случае, не по залету. Но рецепт-то одинаковый: жениться, и срочно. Это мы и сделаем.