Читать книгу - "Однажды в Африке - Анатолий Луцков"

Они поклялись, что не бросят судна и помогут доставить людей в их родные места. Ведь известно, что во время бедствий и потрясений люди обычно бегут под защиту своего собственного племени, чтобы там переждать лихолетье. И чтобы защищать свое племя, если на него нападет враг.

Но Нкими из услышанного стало ясно одно: ему следует покинуть судно, как только оно подойдет к той пристани, от которой он в течение дня может добраться до своих родных мест. Если бы не этот военный мятеж, он бы терпеливо нес свою службу на пароходе, надеясь на то, что через какое-то количество лет он, единственный сын своей страны из помощников капитана, сам станет его капитаном. Но если судно обречено, стоит ли подвергать свою жизнь опасности? Он ведь должен беречь себя для будущих свершений на благо своей страны. На смену этому старому корыту «Лоале» придут другие суда, людей же с его судоводительским опытом не так уж много. И еще неизвестно, чья именно власть утвердится в Лолингве. Нет, конечно, Нкими еще не принял окончательного решения, в его душе еще шла борьба, да и время у него было для раздумий. Ведь пристань, где он собирался незаметно сойти, была еще в двух днях движения вниз по реке. Лишь бы только с «Лоалой» ничего не случилось до этого. Нкими вспомнился герой романа Конрада «Лорд Джим», который он читал еще в школе, и он неохотно сравнил себя с ним. Ведь он, этот Джим, как известно, покинул терпящее бедствие судно, хотя и был на нем штурманом. Но он был не одинок, так как капитан тоже оказался трусом и бросил судно. Нкими пытался убедить себя в том, что трусом он не является, только проявляет благоразумие, судно же доведут до цели Комлев и Оливейра. Они для него примером служить никак не могут. Первый вернется когда-нибудь в свою страну, а второй скорее всего уедет в Англию, как и многие эти азиаты. Хоть он и родился в Африке, но ведь паспорт у него, как известно, британский.

Комлев прилег на узкий диванчик в передней части капитанской каюты, наивно полагая, что тотчас же уснет, но сон его только манил мнимой близостью, а потом с ленивой издевкой ускользал от него, когда он закрывал глаза. Вот они пошли в этот рейс с предельным количеством пассажиров, успев только набрать угля. Питьевой воды у них было достаточно, но мало съестных припасов. Откуда они возьмутся в такой обстановке? У команды теперь будет весьма скудный рацион. Но не выйти в рейс у них не было морального права. Многие пассажиры чуть ли не сутки жили на пароходе. Вырваться из города, где стреляют, и добраться до родной деревни или городка было для них пределом мечтаний. Потом они будут сходить на каждой пристани, и «Лоала» все время будет пустеть, а обратно они вообще, возможно, будут идти лишь с одной командой. И так будет до тех пор, пока в стране не воцарится порядок. Относительный, конечно. А сам он мог бы теперь быть уже в Москве и на ее окраине открывать дверь своей комнаты с затхлым запахом запустения. Беглец из Африки. Дезертир с тропическим загаром, покинувший свое судно, но желающий, как все дезертиры, быть правильно понятым. «Вы поймите меня правильно». Так говорят все трусы. Потом он пойдет просить работы, хотя одно дезертирство он уже совершил, бросив в затоне «Крупскую». А теперь ему в лучшем случае предложат должность третьего помощника на старом теплоходе, который стоит в ремонте. Можно еще попытаться найти Вьюнова с целью просто набить ему морду. Но технически это будет трудно выполнить. Внутрь его не пустит охрана, да он и не уверен, что Вьюн на прежнем месте. Возможно, и конторы его с хитрым названием нет уже в помине. Родителям Комлев давно не давал о себе знать. В общем, думать о себе становилось как-то противно.

Комлев заерзал на диване, понимая, что теперь он уже не заснет. В переднее окно были видны очень знакомые уже берега Мфолонго, они разворачивались перед ним с неспешной и наглядной картинностью, будто кинофильм из телепередачи «Реки Африки». Оливейра сегодня на мостике поглядывал временами на Комлева с затаенным любопытством. Ведь он же Дон Жуан, это его настоящее имя. Дон — от предков-конкистадоров. И этому Дону Жуану Оливейре, естественно, не терпелось знать, кто была та красивая африканка, которая сегодня встречала Комлева на причале. И в каких отношениях он с ней находится.

А этим утром Комлев был усталым, небритым и вообще каким-то помятым внешне и внутренне, пережившим за последние пару дней больше, чем за всю предыдущую жизнь. Нанди же держалась в каюте с какой-то поощрительной выжидательностью, и Комлеву тут же вспомнилась соблазнительная мерзавка Нолина, чуть не подставившая его под пулю. Вот из нее-то прямо хлестала торопливая жадность к плотским утехам, когда они, случалось, оставались одни. А с Нанди сегодня он почему-то не находил нужных слов, они говорили, как ему казалось, о незначительном, перебрасываясь удручающе общими фразами и уже пару раз заговаривали о Мфумо. Они оба давно не имели о нем никаких известий и теперь в разговоре возвращались к его имени, как возвращаются к углу с названием знакомой улицы в чужом городе, боясь в нем заблудиться. Комлев подвел ее к окну, и из него было видно, как на носовой части палубы росла груда тюков, коробок и узлов, которые прибывающие пассажиры не спешили относить в свои каюты внизу и оставляли пока просто на палубе. Казалось, для них главным было оказаться на борту старого парохода, а потом он уж их доставит в такое место, где им не будет угрожать никто и ничто. Наивная, детская вера в сказку со счастливым концом.

Нанди была сегодня одета в лилового цвета тенниску и темные брючки по щиколотку. Видимо, было такое время, чтобы одеваться неброско и не обращать на себя лишнего внимания. Комлев нечаянно задел рукой ее голый локоть, она вдруг оказалась в такой близости от него, что не приобнять ее было просто непростительно и даже, возможно, неучтиво. Объятие состоялось, но было досадно непродолжительным, так как вскоре за дверью послышался чей-то явно военный голос:

— Капитана хочет видеть майор Мботело. Он ждет возле причала.

Комлев, несколько взбудораженный близостью Нанди, не сразу даже сообразил, что именно ему теперь надлежит выполнять функции капитана, так как Муго никто не видел на судне с раннего утра, и, скорее всего, никто его уже здесь и не увидит. Поэтому он, скрывая плохо закамуфлированную торопливость, осторожно отделил Нанди от себя и, кляня в душе неведомого ему майора, взялся за дверную ручку. При этом он торопливо сказал Нанди:

— Я быстро вернусь. Нам еще нужно поговорить.

О чем он собирался с ней говорить, Комлев пока и сам не знал. «А не предложить ли ей отправиться в рейс со мной?» — мелькнула у него шальная мысль, но он ее поймал на лету, как иногда ловят в воздухе моль. Глупости все это. Если бы даже она и согласилась, то неизвестно еще, что ждет их во время рейса, а взвод солдат на борту не такая уж сила, чтобы можно было после вахты спать спокойно.

Майор ждал его в военной машине, стоявшей рядом с причалом, в ней был его водитель и трое солдат. Он только и сказал, что на некоторых пристанях на пароход, возможно, будут пытаться сесть солдаты, и у всех должны тщательно проверяться документы. Сейчас по стране бродят вооруженные банды, и надо проявлять бдительность.

Комлев поспешно вернулся в свою каюту, но ему было ясно, что его уединению с Нанди пришел конец, так как принадлежать самому себе он никак теперь не может. С ним, например, уже хотел срочно поговорить механик Шастри.