Читать книгу - "Песнь тунгуса - Олег Ермаков"

Кто же тогда вычерчивает изгибы этой реки углем? И этот уголь все еще как будто рдеет в середине, в сердцевине, в самом сердце. О-ё, горячо. А небо исполнено таких же углей: синеватых, рубиновых, бирюзовых, всяких. Сколько звезд!.. Вот бы сюда телескоп Луча Станислава Ильича. Или Лиду, — она-то смогла бы это нарисовать. Такого пейзажа не было ни в одном фотоателье мира. Мишка все ждал, что однажды Кит приедет с ней в заповедник, но они не появлялись, только отвечали изредка на письма. Мишке удалось через школу списаться с Китом, а потом с Полиной, — адрес Лиды тот не давал, забывал как будто. Приносила воздушная почта и письма Славика Пызина. Он все также учился в сельхозке и завидовал Мишке, настоявшему на своем.

Он бы еще больше позавидовал ему сейчас, пролетая на самолете: и Мишка слышал высокое далекое гудение и видел пульсирующие огни самолета, военного или пассажирского. Да нет, ясно же, что Славик только пассажиром и полетит… А Мишка уже кочует вольно, как и хотел, один, под звездами… Правда, на самом деле он хотел бы кочевать с Лидой.

Море снова как будто потянулось во сне, и ледяные покровы содрогнулись. Так трещина может пройти прямо под этим биваком. Мишка почти не спал, ворочался, под утро снова развел огонь, заварил чая, разогрел банку тушенки и ломти черного хлеба, разрубив окаменевшую буханку топором. И дальше пошел под звездами. Или скорее — в звездах, о-ё… Там, где лед был чист, звезды дрожали светочами и под ногами, он резал их лезвиями коньков, как великий шаман, добравшийся до небес по пути к главному светилу, родине всех эвенков — звезде Чалбон. Она скоро взойдет, как обычно, под утро.

Но увидит он ее только на обратном пути, уже из кабины уазика охотников, военных железнодорожников, подобравших его на мысу Южном Кедровом, подвыпившие прапорщик и капитан изумятся его броску на коньках и захотят помочь вернуться. Рано утром он и увидит на юго-востоке восходящую звезду Чалбон, слушая болтовню шофера и храп его хмельных командиров. Они выедут так рано, чтобы успеть потом в Нижнеангарск. Но что значит «рано»? Уже был восьмой час, для конца зимы не так уж и рано.

И сквозь стекло она будет светить ему, оранжево-желтая, молчащая, — и это молчание было особенно оглушительным по контрасту с болтовней шофера. И горы на горизонте будут дрожать тонкой красной изломанной линией.

С привкусом крови этот рассвет. И все события на родовой реке Мальчакитова.

— Не ухнемся в полынью?! — весело кричит курчавый парень с носом картошкой.

— Я только что здесь пробегал, — отвечает Мишка.

Над горами и по морю разливается свет, и Чалбон бледнеет, уже не успеть.

Уголь в руке жжется, нет сил удержать, и ровдуга дымится, прорывается черной дырой. Уазик подпрыгивает, отчаянно взвывая мотором.

«Зачем же Песчаная Баба дала мне знать, что еще рано в стойбище умерших, в лагерь мертвых?.. о-ё», — с удивлением успевает подумать Мишка.

И ледяной саван моря с хрустом расступается и окутывает Мишку тьмой.

Но в тот же миг ледяной саван оборачивается простынями. Как будто с теми железнодорожниками военными Мишка перелетел над пропастью лет… да и не такой уж огромной, всего-то армейские годы. И вот уже Мишку везут на какой-то другой машине, а потом несут, ага… Он открывает глаза и видит озабоченное лицо Тамары Могилевцевой. Мелькает и лицо начальницы аэропорта Светайлы с серыми глазами. Его поднимают куда-то, в какую-то камеру, и она вся начинает вибрировать и гудеть, и путешествие продолжается. Снова постукивают лезвия: тука-тука-тук-тук, — и шелестит лед: шшш, шшшахх, шшш, жжж. Тука-тука-тук. Шшахх-шшихх, жжж. Лезвия режут сине-черные зеркала в клубках нитей маин. Мишка снова пытает судьбу. Или это она его испытывает на прочность.

Мишка несется по ледяному зеркалу моря на свет восходящей звезды, не в силах больше держать пылающий уголь.