Читать книгу - "Жара - Ральф Ротман"

Напарник надул щеки, расстегнул на пуловере молнию.

— Он сначала не хотел верить, этот хитрец-мудрец. А потом сам попробовал, в каком-то там чулане не то мастерской, где все еще кишело этими тварями. Или опять началось по новой. И? Естественно, все сработало.

— Факт! — сказал толстый и поднял стопку. — Но с тех пор мы в его глазах больше не котируемся. Мы, восточные немцы, осси, хочу я сказать, нас как не существует. Будьте здоровы, дорогие товарищи! А что это мы пьем водку всухую? Чей черед ставить пиво?

Клапучек поглядел на часы, затряс головой.

— Я — пас! Мне, ребята, пора на оптовый рынок. А потом мне надо непременно поспать часок-другой. Завтра я целый день в магазине один.

— Сегодня, — сказал тощий, и Клапучек опрокинул кожаный стаканчик, смахнул кости со стола в руку и убрал их в карман, при этом две из них упали и запрыгали по полу.

Вздыхая, он встал, поднял стопку.

— Итак, мои дорогие, за ваш особый случай! И не забывайте: бананы приносят радость, а рыба способствует потенции. Так что заглядывайте ко мне почаще.

— Что мне толку от этой потенции? — сказал толстый, и они разом опрокинули стопки. — Хрен, он, конечно, может, и встанет, да только что из того? Моя старуха возьмет и повесит на него мешок с прищепками.

Напарник ухмыльнулся, обтер тыльной стороной руки рот.

— А здесь-то что за твари скребутся?

Клапучек обернулся назад. Внезапный хруст игральных костей, испугавший его до полусмерти, раздался из пасти собаки, черной дворняжки с лохматой шерстью, нависавшей ей на глаза; собака была небольшой, примерно ему до полноги, она облизывалась, коротко обнюхав вторую кость, она быстро схватила ее зубами и моментально разгрызла. И тут же спряталась за печку.

— Слов нет! — Клапучек снял с оконной ручки свою шапку. — Эта скотина сожрала мои кости!

Хозяин собаки, казалось, ничего не замечал. Подложив руки себе под ляжки, свесив голову на грудь, он тихонько посапывал, и Клапучек почесал в затылке.

— Адская работа. Что вы думаете, сколько времени я на это угробил… — Он подошел ближе, толкнул мужчину рукой. — Эй!

Тот испуганно вздрогнул, поднял глаза вверх. Робкий, почти детский взгляд стареющих глаз. Веки воспалены, белки мутные.

— Ваша собака сгрызла мои игральные кости!

Человек, еще не пришедший в себя окончательно после сна, наморщил лоб и, казалось, что-то обдумывал. Он тяжело дышал, слегка хрипел и повернулся к печке.

— Она — что сделала?

— Сгрызла мои кости!

Турок, рубивший за стойкой овощи, поднял голову.

— Ну, слушай. Что ты театр устраиваешь? Давай поиграй лучше с собачкой в кости. Поддай ей как следует и погляди в глаза, тогда узнаешь, что почем.

Строители ухмылялись, а мужчина обтер себе пальцами уголки губ. Ногти длинные, по краям сине-черные. Он опять оглянулся, проглотил слюну, но так ничего и не сказал. Волосы растрепаны, прилизаны на затылке, кое-где струпья; над редкой седеющей бородкой выпирают скулы, губы растрескались.

— О-о, эта? — Голос звучит слабо, невыразительно, взгляд в сторону собаки. — Это не моя. Она просто сидит тут.

Толстый каменщик хрюкнул, наклонился вперед. Он снял свою намокшую пилотку и положил ее на подоконник. Маленький кусочек бумаги приклеился к его влажному лбу.

— Не давай этому бродяге спуску, пусть не дурит тебе голову. Я его каждый день вижу с этой псиной в нашей округе.

Клапучек кивнул, подошел еще ближе, уперся кулаками в стол, на крышке которого остались мокрые следы от бокалов и чашек. Он казался большим и массивным в своей утепленной куртке, и человек, взглянув на него, отшатнулся назад. От его заляпанной парки несло кислятиной, под ней была видна коричневая жилетка из твида и клетчатая, для этого времени года слишком открытая у ворота рубашка, все какое-то немного заскорузлое от грязи. Рядом с его чашкой лежала пара дырявых шерстяных перчаток. Поверх них ложка.

— Не может этого быть, — произнес Клапучек, склонил голову и посмотрел на мужчину поверх очков.

Тот вяло улыбнулся, скорее смущенно, внезапно закашлялся и сжал губы, чтобы подавить приступ кашля. Немного слизи выступило из носа, и он вытащил растерзанный бумажный платок из кармана, причем его пальцы дрожали. Сгибы пальцев были изранены.

— Это неправда, а?

Клапучек медленно присел на свободный стул, на самый его краешек. Одним движением руки он отодвинул пепельницу, перчатки и чашку к стенке и наклонился вперед. Жара рядом с печкой была невыносимой, его очки сразу запотели.

— Не верю своим глазам. — Он снял очки, скривил лицо. — Ты ли это, старик? Симон, ты?

Тот откашлялся, взял чашку, заглянул в нее. Потом поболтал остаток на дне и снова отставил чашку.

— Привет, Клаппу, — пробормотал он. — Давненько не виделись.

Это подкрадывается незаметно, год за годом, и постепенно захватывает человека. Трудно даже сказать — что. Предчувствие появляется раньше. Словно кончинами пальцев осторожно снимаешь фольгу с лучика света. Вот оно: осанка не та, дыхание затруднено, голос увял. Уже не хочется смотреть в зеркало, вспоминать свой день рождения, отвечать на телефонные звонки. Кожа делается дряблой, взгляд мутным, ногти на ногах врастают в мясо, и в один прекрасный день исчезает и последнее — светлая радость от первой зелени на березках, от первого выпавшего снега… А потом, через какое-то неопределенное время, все вдруг снова возвращается, но уже совсем некстати. Утром в день выздоровления. Вечером перед смертью.

Ханнелора опустила рольставни, шеф составил стулья на столы. На полу белые следы от башмаков строителей, там, где сидели каменщики, и турок забрал с подоконника пилотку из газеты, смял ее и положил в пепельницу. Клапучек обернулся. Русые его волосы поредели, на висках появилась седина. Лысина на затылке слегка загорела.

— Но мы можем еще коротенько посидеть и выпить по маленькой?

Он посмотрел промеж составленных кверху ножками стульев на дверь. Она запотела, стекавшие по ней капли сверкали цветами светофора, который вот уже час как снова заработал, и турок сказал:

— Ты можешь посидеть и подольше и даже выпить побольше, но твой друг пьет только кофе, а?

Де Лоо отмахнулся, а Клапучек показал на собаку, поедавшую остатки мяса с гриля «Донер кебаб», которые Ханнелора размельчила электроножом и положила ей на газету.

— А ты помнишь того пса нашей старушки? Этого квадратного пуделя? Как его звали-то?

Симон положил руку на печку. Она опять была холодной.

— Ксанф, — сказал он, и Клапучек хмыкнул. Маленькие глазки за стеклами дешевых очков; большой и очень неглупый, смотрел он на Симона поверх оправы, оплаченной больничной кассой. Обручальное кольцо впилось ему в толстый палец.