Читать книгу - "Американский голиаф - Харви Джейкобс"

Чурба Ньюэлл читал заметку, приготовленную для сиракьюсской прессы:

– «И пусть Принц Надувательства сколько угодно устраивает вульгарные представления и разряжает в пух и перья свою отвратительную подделку; мой ископаемый исполин – это подлинник, вызывающий подлинное восхищение, что с признательностью подтвердит всякий, кто приходил на него смотреть. Как ни жаль покидать раньше времени этот замечательный город, обстоятельства не оставляют выбора. Мы лишь надеемся, что жители нью-йоркской метрополии окажутся не менее радушны и гостеприимны, чем наши друзья в Соленом городе, и что, как только копия мистера Барнума обнаружит свою несостоятельность, вы с радостью встретите нас дома».

Каменного человека Джорджа Халла обернули в стеганые одеяла, уложили в обитый флагом сосновый ящик, установили на прочную платформу и повезли на железнодорожную станцию. В надежде на прощальное чудо повозку с исполином провожала стихийная процессия поклонников. К сожалению, их чаяния не оправдались, хотя одна женщина все же попробовала, отбросив костыли, танцевать на снегу; ей удалось повернуться два раза, после чего она потеряла сознание и рухнула в канаву.

Под барабанный бой почетного эскорта исполина погрузили в персональный пулмановский вагон, где кроме него ехали всего два пассажира – сиделка и Чурба. Взять сиделку придумал Джордж Халл, это могло навести на мысль, что Голиаф не просто окаменелость, – он хранит в себе искру жизни. Если исполин вдруг замычит, застонет, вздрогнет и потребует услуг медицины, они будут тут же ему оказаны. Разглядывая эту кругленькую, включенную в ассортимент крохотулю, Чурба думал, что, будь он ее больным, всяко не спешил бы поправляться.

– Как тебя зовут, девочка? – спросил Чурба, когда поезд тронулся. – Меня – Уильям Ньюэлл. Этого пацана в ящике нашли в Кардиффе, у меня на ферме.

– Я знаю, кто вы, мистер Ньюэлл. Я Эмми Планкетт из Болдуинсвилля, это рядом с Сиракьюсом.

– Ты вроде как волнуешься, мисс Эмми. Не надо. Исполин тебя не тронет, а я – человек богобоязненный.

– Я волнуюсь совсем не из-за исполина, то есть почти не из-за него, и уж точно не из-за вас. Я никогда не была в Нью-Йорке, а вокруг все только и говорят, какой это жуткий город.

– Чепуха, я и сам переживал, когда в Сиракьюс собирался, – сказал Чурба. – Фокус в том, что в Нью-Йорке никогда не были ни ты, ни я, ни мой исполин, насколько я знаю. В давние времена Голиаф, может, и забредал в те края, да только там была разве что поляна с травой. Ну так что с того? Город как город.

– Надеюсь, что нет, – возразила Эмми Планкетт. – Пусть Нью-Йорк будет настоящим ураганом, пусть он закружит меня и унесет. Мне так туда хочется, как ни в какое другое знакомое место, мистер Ньюэлл. Пусть он очарует меня до беспамятства, пусть я буду танцевать с первым встречным – мужчиной, женщиной или ребенком. Пусть я залезу на крыши всех домов, спрыгну вниз и упаду в руки юного короля коммерции. На все это у меня есть три часа, потому что потом мой поезд уходит обратно.

– Сколько тебе лет, девочка?

– Сегодня восемнадцать.

– Что ж, с днем рождения, храбрая мисс Эмми. Долгих лет жизни. Всего-то восемнадцать зим. Какая из тебя сиделка, с тобой самой сидеть надо. У меня сын Александр почти твой ровесник. Он моряк, ушел ловить китов, а может, еще кого.

– Будь я мужчиной, тоже стала бы моряком.

– Ну, мне-то по нраву, что ты не мужчина. А то дорога длинная, а в ней куда уютнее с дерзкой симпатичной девчонкой, у которой вдобавок сегодня день рождения, чем с любым мужчиной, будь то хоть король Франции. Мисс Эмми, я не знал, что сегодня твой праздник, а то бы захватил шоколадных конфет, но зато у меня в мешке завалялась капелька рома. Давай-ка выпьем за три твоих ураганных часа.

– Алкоголь? Ой, что вы. Мне нельзя.

– Еще как можно. За нами ж из этого ящика никакая гувернантка приглядывать не будет. А для здоровья полезно. Сомневаюсь я, что тебя тут кто-нибудь развлекать станет, кроме как Чурба Ньюэлл.

– Ну тогда совсем чуточку.

– Чуточка и есть. И кто знает: вдруг тебе придется пробыть в Нью-Йорке не три часа, а больше – как бы мне самому с такой жизнью не понадобилась сиделка. В трудные дни сердце жуть как колотится. Прям в горле – бум-бум-бум.

Чурба полез за фляжкой. Он взглянул на Голиафа и попросил о небольшом одолжении.

О каком они говорят городе? Я был частью Кардиффа. Ладно, добавим Сиракьюс. Теперь Нью-Йорк? Ураган? Мои объятья широки и вместят галактику, так что пусть себе ураганит. Кто такой Титан? Неужто объявился родственник? Вот была бы радость. Вообще-то, кроме Истока, мне друзья ни к чему. Разве только он тоже отвечает голосом земли. Что? Чурба просит об одолжении? Сперва кусок головы, а теперь что? Вечно ему мало. Опять? Слияние? Кстати, вспомнилось. Где эта Анжелика? Я бы потеснился ради нее в ящике. Тот урок былустрашающ. Да, Чурба, я знаю, что тебе надо. Нет, не отвернусь. Эх, если бы Исток был столь же неравнодушен. Нам с Истоком нелегко пришлось после той ночи мокрых касаний. Печальная преграда для прямого разговора. Я сам виноват, безусловно. Недостаток красноречия. А Исток обиделся. Может ли Творец завидовать Своему творению? Помягче, Чурба. Может, лучше я вместо тебя?

– Загадай желание и задуй свечу, – сказал Чурба.

– Пожалуйста, мистер Ньюэлл, скажите, что вы меня любите.

Люблю ли я тебя? Как можно тебя не любить? Твою красоту и очарование не опишет ни один язык. Твое тепло растопит обе полярные шапки. Умереть в твоем лоне – значит родиться заново. Да, девочка. Я люблю тебя. И прошу у тебя прощения. Ибо все мои чувства – меньше, чем ничто. Счастье мое. Твои груди как луны. Твоя пещера – лабиринт бесконечного и возвышенного странствия. Твой вздох – моя мечта. И так далее и тому подобное.

– Черт возьми, мисс Эмми, я так тебя люблю, что кондрашка берет. От коготков до титек.