Читать книгу - "Римский период, или Охота на вампира - Эдуард Тополь"

Она даже остановилась от изумления.

– Федор! Что вы говорите?!

– Какой Федор? – изумился он. – Я Яков, Яша…

Она спохватилась:

– Да, конечно, извините…

– Лена, пожалуйста, называйте меня на ты. И подумайте: вы молодая, красивая, талантливая, знаете языки – да вам там цены не будет! А здесь? Хотите, я вам больше скажу? – Он оглянулся по сторонам и, понизив тон, сказал интимно: – Эта страна скоро развалится. Не верите? Конечно, не верите, ведь я псих, да? Но еще не было в истории случая, чтобы страна, в которой антисемитизм стал государственной политикой, продержалась больше двадцати лет! Не было! Гитлер пришел к власти в 33-м, а в 43-м судьба рейха уже была решена. Понимаете? – Он подал ей руку и повел по обледенелым ступенькам спуска с платформы к станционной площади, заглядывая в глаза и говоря: – Уезжайте отсюда! Пожалуйста! Со мной, с другим евреем – не важно! Но чем скорей, тем лучше!..

Елена смотрела ему в глаза. Она уже давно слышала приказ, четко звучавший в ее мозгу: Береза, Памир, голос, бамбино!.. Скажи ему: Береза, Памир, голос, бамбино!.. Скажи ему…

Но какая-то слабость, какое-то внутреннее сопротивление и ступор, как у матери, которая не может ударить своего ребенка, стиснуло ей зубы и замкнуло голос.

А он продолжал просительно, почти умоляя:

– Лена, это очень серьезно, поймите! Накануне Олимпиады ловушка захлопнется, и все! А потом вместо Брежнева будет Романов, Пономарев или какой-нибудь Долгих, и вообще крышка! Тут снова будет сталинизм, фашизм, еще хуже! Поехали отсюда, а?

Новый резкий и сильный толчок в спину даже пошатнул ее, а затылок ей обожгло так больно, словно ударило током. И подневольно, через себя, сухим голосом робота она сказала:

– Береза… Памир… Голос… Бамбино…

После ее второго слова Пильщик умолк, после третьего испуганно заморгал, а после четвертого…

Такое можно увидеть только в американских фильмах ужасов, да и то нечасто. Потому что это требует покадровой смены грима, двойной экспозиции и прочих дорогостоящих трюков комбинированной съемки. Но представьте себе на минутку, что лицо актера Леонова трансформируется в лицо Солоницына…

На глазах у Елены лицо Пильщика вытянулось, словно его натянули на другую – какую-то волчью, что ли, – колодку, глаза запали, щеки ввалились, лоб съежился, и нижняя губа выпятилась, как у недоразвитого, плечи опустились, а руки вытянулись вниз и повисли, как у обезьяны. Но самая главная метаморфоза произошла с его взглядом – этот взгляд стал напряженным, немигающим и стеклянно-безучастным, как у дикого зверя. Такими глазами рысь выслеживает добычу, с такими глазами убийца достает нож из кармана…

Теперь перед ней стоял не Пильщик-Богул, а Федор Богул – тот самый, настоящий, которого она увидела на первом сеансе гипнотерапии, и тот самый Богул, на котором было 18 убийств женщин и подростков.

От его взгляда у Елены заморозило позвоночник и ослабли ноги в коленях.

Но что-то отвлекло Богула от Елены, он вдруг шагнул вбок и пошел мимо нее через площадь.

Она повернулась за ним и ужаснулась: там, на краю пристанционной площади, открылись двери автобуса, из них стали с шумом выскакивать подростки, выкрикивая что-то, мутузя и толкая друг друга в сугробы. Было что-то не совсем стандартное в их жестикуляции, и Елена вдруг подумала, что не этот ли автобус она видела из окна вагона, когда они проезжали Белые Столбы, но и эта мысль не успела сформироваться у нее отчетливо, потому что…

Неотвратимо, словно вставший на дыбы зверь, Богул стремительно-хищной походкой приближался к детям, возившимся в сугробе возле автобусной остановки.

Трое плечистых гэбэшников по знаку Иванова бегом ринулись за Богулом, но когда им осталось до него всего несколько метров, он вдруг развернулся на топот их ботинок, и свирепый рык – не крик, а именно рык – вырвался из его горла, как у озлобленного орангутанга. Это было так неожиданно и по-звериному страшно, что даже тренированные гэбэшники отпрянули и остановились, а кинооператор, высунувшийся из «уазика» с камерой в руках, подался назад в машину.

Винсент усмехнулся, наблюдая за этой сценой. И сузил глаза – вперед, мой мальчик! Avanti! Они хотели проверки? Сейчас они ее получат! Avanti, piccolo![30]

И «piccolo», послушный, словно робот, его приказу, двинулся на гэбэшников, с нечеловеческой силой отшвырнул первого, головой ударил второго в лицо, опрокинув его на спину, и каким-то диким, страшным прыжком, как кот или вепрь, набросился на третьего, подмял его под себя и тут же вцепился зубами ему в шею с такой силой, что буро-алая кровь хлынула на снег из перекушенной артерии.

При виде этой крови у Елены закрылись глаза, подкосились ноги, и она рухнула без сознания на грязный, в корке льда асфальт.

А Иванов какими-то нервными движениями стал рвать из-под мышки из кобуры свой пистолет.

Но дети – недоразвитые дети из психбольницы в Белых Столбах, которых хотели для эксперимента подставить маньяку, – эти дети, бросив свои игры, с радостным любопытством окружили Богула и его жертву. Нечленораздельно мыча и возбужденно тыча пальцами в лужу крови, натекающую под брыкавшимся под Богулом гэбэшником, они перекрыли от Иванова всю сцену.

Он ринулся к ним, на ходу отшвырнул с дороги какую-то девочку, прорвался к Богулу и наотмашь что есть сил ударил того по голове рукояткой своего пистолета.

42

Пора поговорить о жидах и евреях.

Подождите, соплеменники, не стреляйте в меня раньше времени, я уже стреляный.

Вы видели бахчисарайский фонтан? Я не имею в виду балет, я имею в виду настоящий фонтан, в Бахчисарае. Так вот – ничего особенного, каменная вазочка и струйка воды, как у писающего ребенка. А теперь перенесите этот фонтан в Италию, в самый центр маленького курортного городка возле моря, а вокруг поставьте еврейскую массовку – человек эдак с тысячу, и вы получите Ладисполи 1979 года.

Мой вгиковский друг Сема Аранович получил диплом кинорежиссера и еще кучу фестивальных призов за простенький фильм «Взгляните на лицо», который он снял самым элементарным образом: когда в Москву, в Третьяковку, привезли на месяц «Джоконду», он поставил за картиной скрытую кинокамеру и снимал лица людей, рассматривавших шедевр Леонардо.

Если бы кто-то умудрился вывезти из СССР кинокамеру или итальянские киношники знали бы русский язык и поставили кинокамеру где-нибудь за апельсиновым деревом у ладиспольского фонтана, они сняли бы фестивальный фильм «Евреи о жидах и евреях». И вот что было бы в этом фильме.

– Слушайте, вам нужна квартира? Замечательная квартира, у моря, две спальни. И в электрическом счетчике уже стоит «жучок», вы не будете платить за электричество! Сколько я хочу? Обыкновенные маклерские – сто процентов от ренты. Я уезжаю? Ну и шо, шо я уезжаю? Я же могу передать эту квартиру не только вам! Вы видите, сколько приехало народу?! За один месяц – две тысячи человек! Не хотите? Смотрите, я только свистну…