Читать книгу - "Теория и практика расставаний - Григорий Каковкин"

Они поднялись на второй этаж торгового центра, состоящего из бутиков известных мировых фирм и ресторанов. Выбор был большой – итальянская, азиатская, японская, восточная кухня.

– Куда? – спросила она Федора.

– Мне все равно.

Зная, что Федор не любил никакой экзотики, она выбрала ресторан с названием «Дежавю. На лестнице». Мэтр проводил их к свободному столику и перед каждым положил меню. Татьяна открыла ресторанную карту, быстро выбрала что-то для себя. Тут же подошла официантка, готовая все записать. Ульянов меню не открывал. Она уточнила у официантки, чем они заправляют греческий салат, что туда входит, попросила сразу принести воды без газа, потом рыбу, та все записала и повернулась к Ульянову.

– Вы что будете? – спросила она.

– Ничего.

– Возьми что-нибудь, – попросила Татьяна.

– Ты хотела есть – ешь, – сказал он.

– Ваш заказ, – как приговор произнесла официантка и прочитала с листа: – Салат греческий один, рыба-филе с овощами гриль – одна, вода без газа, чай зеленый. Хлеб?

– Хлеба не надо.

– Хорошо, не надо. Все?

– Все, – ответила Татьяна.

Она посмотрела на мраморное лицо мужа – ничто не шелохнулось, ни один мускул, морщины, пухленькие щечки, холеный надменный вид.

Через несколько минут официантка поставила перед ней салат и рыбу.

«Что меня с ним связывает? Почему я это терплю? Зачем? Ради сына? Но он уже далеко, в Англии, – зачем? Он вырос. Деньги? Да. Деньги. Конечно, деньги, я должна себе в этом честно признаться. Я привыкла к большим деньгам. Привыкла. Я не смотрю, сколько что стоит. Но зачем они мне теперь? Что я еще не купила, не носила, не видела? Я не видела любви, ее нет в моей жизни. Совсем нет. И я должна умереть без нее, просто так, как это делают все, до старости жить с ним из-за денег? Из-за чего? Невозможно! Это невозможно. Невозможно это. Я ем – он смотрит на меня, как на собаку, которой дали миску с едой и еще ногой подвинули поближе – ешь, сука. И сука ест».

Она подняла глаза и увидела: именно так он и смотрит.

Федор праздновал победу, наслаждался своим «не хочу», утверждением его, для него это был серьезный успех, его превосходство и верховенство: из-под моей власти невозможно выйти никак. Он сам не понял, как так вдруг получилось, но теперь его инстинкт триумфатора торжествовал в голос: как это я придумал, ты решила, что я буду есть с тобой, но хозяин и собака не едят из одной миски. Ты считаешь, что мы зашли сюда – и ты победила? Нет, здесь я диктую, меня победить невозможно. Я твой хозяин, у тебя не должно быть сомнений на этот счет, только я решаю, где, как и когда.

Таня отодвинула от себя тарелку с остатками салата. Кусок не лез в горло, но надо было есть. Теперь ей предстояла еще рыба, овощи на гриле. Она ощутила себя за хирургическим столом, где ножом и вилкой она водит по холодному, мертвому резиновому телу, зачем-то отрезает от него маленькие кусочки, кладет их в рот и жует. Они не имеют ни вкуса, ни запаха, они, словно клей, прилипают к нёбу, к губам, жуются и не жуются, она запивает их водой, с тем чтобы наконец проглотить. И вот это безвкусное, бесцветное, мертвое есть ее жизнь. Она жует и проглатывает сама себя, и думает – зачем она это делает, почему, кто ее заставляет, кому это надо?

Таня подняла глаза, еще раз посмотрела на мужа и сказала про себя холодно, ровно и уверенно: «Все, я больше этого есть не буду, не хочу, ты мой враг, все кончено, ты еще не понимаешь, что произошло, но все, все, все, все».

Она распрямилась, посмотрела на Федора, как на девятнадцатый номер, достала из сумки деньги, нашла глазами официантку, показала, что оставляет их на столе, встала и пошла к машине. Она ждала его некоторое время на улице, понимала, что он специально тянет, медленно спускается и выходит. Федор дистанционно открыл двери автомобиля. Ульянова села, а в голове разрасталось, наполнялось подъемной силой, как воздушный шар, от многочисленных повторов: «Все, все, все кончено».

Федор завел машину:

– Ты наелась?

– Да, – ответила она.

«Я наелась. Я так наелась!»

– Зачем ты оставила деньги, я бы расплатился карточкой?

Таня промолчала. «Все», как ветер завывает в остывшей печи, свистело в душе: все, все, все… кончено.

Поехали. Показалось, что пробки исчезли, чтобы еще раз сказать – «все, проехали». Они быстро оказались на Рублевском шоссе, пересекли МКАД, без светофоров промчались мимо президентских резиденций и под стрелку свернули к Николиной Горе. Молча. Перед воротами гаража ждали, пока в свете фар те медленно поднимутся кверху. Так было не раз, но Ульянова была уверена, теперь уже в последний. Это не ее, чужое, вражеское, ничего не жалко потерять, и такая открывшаяся ясность, простор, легкое сердце, истинность всех последних лет и дней… вот оно – окончательное решение.

Ворота поднялись. Федор аккуратно въехал в гараж, поставил машину рядом с «мерседесом» Татьяны.

– Теперь я есть хочу, – сказал он чуть-чуть примирительно.

Вышел из автомобиля, нажал кнопку управления воротами, чтобы они опустились вниз, и пошел в дом. Таня, как жучка, должна была бежать за ним, вилять хвостом, но она смотрела ему вслед, будто в эту минуту теплоход «Лев Толстой» отходил от речного причала. Она будто услышала отраженный звук теплоходного ревуна, не торопясь, вышла из его машины, нашла в сумке ключ зажигания от своего «мерседеса», открыла, села за руль, завела, со своего брелока снова подняла гаражные ворота… И вот она уже на шоссе мчится обратно в Москву, в никуда. Она всего лишь твердо держит руль автомобиля, а ей кажется, что вернула себе управление собственной жизнью.

На Садовом кольце увидела большую светящуюся цифру 24 – кафе работало ночью. Остановилась. Зашла. Заказала кофе, пирожное, села у окна и через стекло рассматривала поток машин, который здесь не кончался никогда. Просто смотрела, не думала ни о чем. Жизнь начиналась сначала, и она бодро пахла кофе.