Читать книгу - "Исповедь лунатика - Андрей Иванов"

Я положил коробку в пакет и ушел из собственного дома, как вор.

Сулева дома не было. Лийз курила во дворе одна. Я сказал, что мне нужно кое-что сжечь. Она разрешила развести небольшой костерок, затем спросила тактично, можно ли ей тоже посидеть рядом, пока я буду сжигать кое-что… и улыбнулась. Я показал ей коробку. Заметил мимоходом, что монеты собираюсь выкинуть в море.

– Жаль, – сказала она по-эстонски, – мой кузен собирает монеты.

– Сколько ему лет?

– Тринадцать.

– Бери, отдай ему, – пересыпал монеты ей в ладони и бросил коробку в огонь. Лийз перебирала монеты и повторяла:

– Эйно будет очень рад… он будет очень доволен…

– Эх, была бы у меня такая тетка, когда мне было тринадцать…

Она засмеялась и сказала:

– Cut the crap![124]

* * *

Мы возвращались с концерта из Раквере. Моросило. Я сильно озяб. В машине покурили. Лийз включила “Soft Parade”[125]. Я улыбнулся. Сто лет не слушал! Мы медленно потекли в колонне.

– Лийз хорошо водит, – сказал Сулев.

– Я заметил, – поторопился исправиться я. – Извини, Лийз, что не сделал комплимента, ты водишь очень хорошо, я просто, когда покурю, забываю делать комплименты…

Лийз засмеялась и сказала по-русски: «Ничего…».

– А когда Лийз покурит, она водит просто великолепно, – добавил Сулев.

Я оценил. Мы плыли очень мягко. Это было похоже на плавное соитие, растягивание удовольствия.

Мрак и огоньки фар, протягивающих усики друг к другу. Сюрреалистическая цепочка подмигивающих светлячков плавно катилась в черноте, уходя в неизвестное. Травка была какая-то странная. Сулев неожиданно предложил мне работу. Признался, что подыгрывает в металлической банде Kalmamator, сильно стеснялся при этом:

– Знаешь, концерты с «Луарвиком» случаются редко – на них не заработаешь. Сторожам, сам знаешь, как мало платят. Поэтому берусь за всякие проекты и играю в трех, а иногда и в пяти группах. Такие времена…

– Да, понимаю. Я тоже согласен на всё что угодно…

– Так, может, поедешь с нами работником сцены?

– С тобой хоть на край света, – ответил я.

– На край света не надо. Сначала Пярну, потом Латвия, Литва, Польша, Германия…

– О!

– А там видно будет. Может, в Голландию между делом заедем…

– Голландия… – пропел я, а про себя подумал: «Литва…»

– Но это пока не решено.

– Меня устраивает неопределенность.

– Тебе придется заехать за паспортом.

Я достал паспорт. Всегда со мной!

– А, у тебя «серый паспорт»[126]! – воскликнул Сулев. – А тебя впустят без визы?

– По Европе виза не нужна. Только в UK нужна, в Голландию не нужна…

– Замечательно. Завтра Пярну. Через три дня Лиепая, потом Вильнюс, Клайпеда… Три концерта в Польше…

– Хорошо.

– Чехия, Германия…

– Замечательно…

Огоньки таяли в розовом тумане. Сулев продолжал говорить теперь уже про свой роман… у него там тоже одни сумасшедшие, тихие алкоголики, буйные, психопаты… полный набор! Главный герой живет за городом, в старой заброшенной школе, как сам Сулев когда-то. Он много рассказывал о своих безумных соседях, каждый день в институте начинался в курилке, и Сулев нам рассказывал, что учудили его соседи… мы их всех знали по именам… Там была одна ветхая бабка, старая учительница, которая когда-то в этой гимназии преподавала, еще в период Первой Республики… Она страдала галлюцинациями. В романе Сулева все страдают галлюцинациями, и его героя тоже плющит, весь роман – галлюцинация. Герой любит свою работу, с нетерпением ждет дежурства, чтобы уйти в музей, потому что ему страшно жить дома, а на работе ему спокойно, никаких галлюцинаций. Сулев говорил и говорил… и незаметно уснул. Я тоже ненадолго вырубился, а когда очухался, то понял, что меня заметно отпустило. Небо прояснялось. Дорога сделалась трезвее и стремительней. Асфальт тревожно несся под капот, казалось – машина его пожирала, с удовлетворением покачиваясь и похрюкивая.

Поля. Можжевельник. Поля. Можжевельник.

«Германия, Голландия, – думал я, улыбаясь. – Хорошо… Вильнюс… Неужели я увижу Вильнюс?»

Я снова закрыл глаза. На фантастических пяльцах воображения я натягивал карту Европы, вонзал в нее иглу фантазии, вышивая канву от Эстонии до Голландии, расставляя флажки в городах, где должен был играть Kalmamator, катился от концерта до концерта, как на вагонетках, в будущее. Будущее было карнавальным, как листопад, воздушным и беззаботным, в нем бродили толпы обдолбанных и пьяных, там были концертные сцены, алкоголь, джоинты, девки… Вновь и вновь я воспарял над картой Европы, тянул петельку, вязал узелок за узелком: Вильнюс, Варшава, Краков, Прага, Берлин… и дальше – Гамбург, дальше – Амстердам… и вдруг из радужного тумана на карте восстали грандиозные железобетонные столбы: Фарсетруп – Хускего – Вестре – Крокен – Батарея – Ямияла. От столба к столбу побежали искры, образуя устойчиво сверкающую молнию. Рисунок заворожил. Я видел его то сверху единым узором, то оказывался в каждой точке пути одновременно. В машине с ментами, в машине с Дангуоле и дядей, в этапке, с грузинами мчался из Хадсунда в Орхус за героином, плавно ехал с Дагом в направлении Какерлакарвика, под Скиве Потапов не справляется с управлением, мы влетаем в кучу песка, из-за поворота выскакивает фура, «Повезло – судьба», – бормочет Потапов. Я брел с Хануманом по юлландской дороге, кричал в вентиляционное отверстие тартуской тюряги, ехал с Эдгаром по нюборгскому мосту: на приборной доске свечка, за окнами чернота, на обочине буксировщик, Эдгар говорит: «Некоторые не выдерживают на этом мосту – не могут ехать дальше в темноте… их машину забирает Falck[127]…» Меня несло по звеньям этой цепи дальше и дальше; этап за этапом, камеры, коридоры, лица, разговоры, истории… Плотно населенное коленчатое общежитие; отвратительное, веселое, безобразное, лицемерное, жестокое, жалкое; жизнь, напитанная электрическим смыслом до предела; в каждой секунде пережитого что-то вещественное, чувство, боль, ощущение и осмысление чего-то. Эта цепь не была воображаемой; прошлое вибрировало событиями, оно было подлинным в отличие от эфемерного будущего, которое казалось тупым и бессмысленным, как туристическая экскурсия. Я моментально устыдился предвкушения поездки с Кalmamator’ом.

Открыл глаза.

Синь ветшала.