Читать книгу - "Йошкин дом - Виктория Райхер"

Любительнице ночного бадминтона лет семнадцать, не больше. На ней ладно сшитый белый костюмчик, и по плечам спускаются длинные локоны ядовитого рыжего цвета. Ресницы мохнатые от черной туши, а вот глаза красивые — морской волны. Когда родилась Евдокия, этой крали еще и на свете не было, зачем—то думаю я.

— Ее зовут Евдокия, — отвечаю вслух.

— Евдоки—и–и—я? — тянет краля и подходит вплотную к столу, на котором нервно осматривается кот. — Значит, Дуня, да? Дуня, Дунечка, Дуся…

— Сама ты Дуня, — вежливо произносит интеллигентная Ника, глядя, как доктор, проходя мимо крали, не глядя гладит ее по бедру.

— Я не Дуня, — хихикает краля. — Я Таня.

— А она — Евдокия, — поясняет Ника. — Поняла?

— Поняла, — кивает Таня и отходит чуть—чуть от стола.

Доктор берет Евдокию за лапы и мягко опрокидывает на спину. Евдокия пока не возражает, но — я это вижу — скоро начнет. Доктор тем временем ощупывает ей живот.

— Да, — говорит он, — это бывает, это нарыв. Будем вскрывать, а там посмотрим.

— Понимаете, эй восемнадцать лет, — говорю я.

Ух ты! — восхищается доктор. Это хорошо.

— В данном случае это скорее плохо, — отвечаю я, с ужасом глядя на огромный переливающейся пузырь.

— Ну да, — легко соглашается доктор, — конечно плохо. А теперь держите. Ей будет немного больно. Он вручает крале Тане кошачьи передние лапы, а я наваливаюсь на задние. Я свой скандальный товар знаю, поэтому держать начинаю еще до того, как сказали «держать». Мы с Таней стоим, вцепившись с двух концов в одну кошку, как две сваи одного моста. Рядом со мной стоит Ника и греет меня плечом.

— Простите, а как вас зовут? — неожиданно останавливаю я доктора.

— Игорь, а что? — удивляется доктор, на минуту подняв глаза.

— Ничего, — почему—то сразу успокаиваюсь я. Доктор Игорь уже не слышит. Он склонился над Евдокией и изо всех сил надавил на вздувшийся пузырь. Евдокия заорала басом и рванулась прочь. Краля Таня ойкнула, но рук не разжала. Я крепче стиснул пальцы. Из пузыря на стол хлынул желтоватый гной.

Дальнейшее было не очень длинным и очень однообразным. Игорь нажимал на пузырь, гной вытекал наружу, Евдокия орала все выше и выше, Таня хихикала и держала, а Ника стояла не шевелясь и плотно прижимала свое плечо к моему. Потом Игорь нажал особенно сильно, и Евдокия выдала верхнее «ля». Одновременно с этим я понял, что у меня перед глазами все плывет. Крик Евдокии стоял в ушах и не давал дышать, гной вытекал, меня тошнило. «Уа—а–ау!» — кричала Евдокия, вырываясь, и я понял, что сейчас упаду прямо здесь.

— Подержи, пожалуйста, — сказал я Нике, сунул ей Евдокинины задние ляпы и быстро вышел.

Я стояла во дворе, все таком же пустом и тусклом, и изо всех сил дышал. Пелена постепенно сползала с глаз, тошнило слабей. Крик Евдокии сюда почти не долетал. Впервые в жизни я понял, как падают в обморок, — по крайней мере, как выглядит первая часть на пути туда. С ума я, что ли, сошел. Никогда в жизни со мной такого не случалось. Счастье еще, что со мной мной была Ника, но как она удержит моего свирепого крокодила, когда я сам—то в таких ситуациях с трудом его держу?

Потом, по дороге домой, Ника рассказала мне, как это было. Евдокия у них, конечно, вырвалась и скрылась под операционным столом, собираясь дорого продавать свою жизнь. Вся ее длинная шерсть стояла абсолютным дыбом, вибрируя от басовитого рыка. Доктор Игорь с уважительным сомнением уточнил, правда ли, что кошке восемнадцать лет. Они с Таней навалились на нее с полотенцем, а Ника тащила Евдокию вместе с полотенцем наружу из—под стола. Евдокия грязно ругалась и плевалась ядом. Но три человека плюс полотенце — это все—таки сила, поэтому Евдокия была благополучно извлечена, возвращена на стол и дооперирована там. Доктор Игорь выдавил гной до конца и промыл оставшуюся на месте нарыва дырку. Я к тому моменту уже отдышался и снова встал возле стола.

— Давай заберу, — предлагаю я Нике, кивая на задние Евдокинины лапы.

— Да не надо, — говорит Ника, снова трогая меня плечом, — мы тут с ней пригрелись уже.

Доктор Игорь слегка нажимает на рану, пригревшаяся Евдокия выдает вопль, и я понимаю, что в этот момент в нашем районе скончались все американские индейцы. От зависти.

— Ей уже не больно, — поясняет доктор. — Она просто нервничает.

Да, мой кисусик умеет нервничать.

— Как нам дальше ее лечить? — спрашиваю я, глядя на дырку в кошачьем животе и сжимаясь при мысли, что сейчас он ответит «никак».

— Сейчас, — говорит доктор, накладывая в рану мазь и надевая на Евдокию смешную попонку с завязочками на спине. Завязочки он вяжет быстро и ловко, не давая возмущенной Евдокии тяпнуть себя за палец. Довязал, отпустил и велел отпустить остальным. Евдокия встала на лапы и обозвала доктора нецензурно.

— Ой, — говорит Ника, — к0 т в бантиках.

Кот действительно в бантиках. На пузе у кота теперь попонка, а вдоль всей спины идут художественно вывязанные банты. Бантов четыре: попонка вяжется на затылке, под передними лапами, под задними и над хвостом. Кот стоит, покачивая бантами, и раздумывает, куда ему еще нас послать. Краля Таня глядит на кота, и теребит рукой в перчатке свисающий локон. Ника разминает затекшие пальцы. Я дотягиваюсь рукой и глажу кота в бантиках по голове. Мяу, говорит кот. Ну да, виновато отвечаю я.

Доктор Игорь тем временем сел за стол и подозвал к себе Таню.

— Так, деловито говорит он, — пиши. Пиши, а ты (это уже ко мне), — ты слушай.

Таня берет в аккуратные пальчики ручку и садится на соседний с доктором стул. Доктор Игорь придвигает ей пачку рецептурных бланков.

— Первое. Поставь цифру один.

Девушка напрягается, сжимает покрепче ручку и выводит на листе аккуратную цифру «один», отгородив ее скобочкой.

— Рану будешь промывать перекисью водорода, четыре раза в день, можно пять. Второе. Промоешь — сразу смазывать мазью. Тоже четыре раза в день, лучше пять. Мазь называется «Ируксол». Записала?

Диктуя, взглянул, как Таня напишет название мази.

— Не «о», а «у». Не в начале слова, а в середине. Не вместо «к», а вместо «о».

Таня старательно выводит буквы, явно получая удовольствие от процесса. Буква «у» оканчивается красивой завитушкой. Буква «л» — росчерком.

— Третье. Промоешь и смажешь, возьмешь попонку. Перед «возьмешь» поставь запятую.

Ника подняла бровь. Таня напряженно взглянула на доктора. Не спи — записывай, кивнул он ей. Я записываю, вздыхает Таня, я все время записываю.

— Бросаем все, принимаем меры, — негромко произносит Ника, обращаясь к светлеющему окну.

— Вот именно, — весело соглашается доктор. Он с нежностью глядит на Таню, а та раздумывает, писать ли мягкий знак в конце слова «возьмешь».