Читать книгу - "Роддом или Неотложное состояние. Кадры 48-61 - Татьяна Соломатина"

— Вы меня совсем не слушаете! — Добрались наконец до сознания Оксаны Анатольевны последние слова обиженного мужа поступившей беременной.

— Что?..

— Вы мясо едите?

— Зачем?

— Вот и я говорю…

— Ну, разумеется, ем! Я похожа на человека, который не ест мяса?

— Наоборот! — Язвительно выступил Александр Алексеев. — Вы как раз очень похожи на трупоеда. Отсюда у вас и нарушение концентрации внимания!

— Так! — Грозно обратилась Оксана Анатольевна к акушерке приёмного покоя. — Какого чёрта вы вызвали заведующую? Никакой срочности я не вижу. В себя пришла — молодец. Ищите Тыдыбыра.

И не глянув ни на беременную, ни на её мужа, Поцелуева вышла из приёма.

Через час Анастасия Евгеньевна постучала в раму раскрытой двери кабинета заведующей. Оксана Анатольевна мрачно кивнула: заходи! Тыдыбыр уселась на стульчик и обратилась к начальству конспиративным шёпотом:

— То ж инжир!

— Какой инжир? Сухофрукты у нас прежняя заведующая любила. На одной сушёной клубнике могла сутки жить. Я — другой породы.

— Да нет! — Мотнула головой Настенька Разова. — Мужик — Инжир. А не фрукт! В смысле, он, конечно, тот ещё фрукт… Инжир! Сетевой гуру сыромоноедения. Вот!

— В смысле? — Оксана пристально посмотрела на подчинённую, оторвавшись от очередных административных приказов (тяжела жизнь заведующей! А уж жизнь беременной заведующей!.. Ничего, Мальцева справлялась, ну и… Не сейчас! Сосредоточься!), — Ест только сыр одного сорта?

— Окса-ана Анатольевна! Сыромоноеды едят только сырые овощи и фрукты. Ну, ещё зелень, там… траву всякую. Только нативные. Термически необработанные. Никаких овощей-гриль, не дай бог!

Оксана Анатольевна подперла кулачком подбородок и в упор уставилась на Тыдыбыра:

— А борщевик едят?

— Борщевик? — не поняла сарказма Разова.

— Ну да, плющ такой трёхметровый из юрского периода.

— А это… вы к чему?

— А ты к чему? И, что важнее, откуда ты такая осведомлённая про этих твоих моноедов сыра, а? Или тоже?!. — Голос заведующей кольнул металлом.

— Ой, да что вы, Оксана Анатольевна! — Замотала блондинистой головкой Тыдыбыр. — Это ещё тогда… Ну, вы помните же… О моей этой самой… Интернет-зависимости.^[29] Я когда представлялась… — Она чуть помедлила и прочистила горло. — Когда я прикидывалась заведующей отделением, я как-то раз с этим Инжиром схлестнулась. У них там такое! Их сажать надо!

— Надо, надо. В землю. И головками вниз. Может, что и вырастет толковое… Настя, не морочь мне голову! Что с беременной?

— Так я вам как раз на подпись анамнез и первичный осмотр принесла. Алексеева эта за беременность потеряла десять килограммов. Вместо того, чтобы набрать положенные двенадцать. Уже даже по «тройке» можно сказать, что у неё выраженная анемия. По УЗИ — гипотрофия плода, задержка внутриутробного развития. Но это ладно… У неё, Оксана Анатольевна, сухой кашель. Давно. Я пишу в диагноз подозрение на плеврит. Ещё у неё тотальная лимфоаденопатия. Ни единого не увеличенного лимфоузла нет. Мучают боли в желудке. И уже давно.

— Ну, боли в желудке, это понятно — одно сено-то жрать, у кого не заболит? У хищника принципиально иное устройство желудка. Так что гастрит тут понятен. Но вот лимфоузлы…

— СПИД? — шёпотом уточнила у заведующей ординатор Разова.

— Зачем сразу СПИД? ВИЧ. Хотя… Тут уже может быть и… С чего бы тотальная лимфоаденопатия? Кровь на ВИЧ набрала?

— Всё набрали. И на ВИЧ, и на РВ, и на австралийский антиген. Она же не обследовалась. Собиралась естественно рожать.

— Господи, Настя! Хоть ты за ними чушь не пори! Все роды — естественные! Хоть раком, хоть боком, хоть кесарево с прискоком. Вот когда родит мужик — это будет неестественно!

— Так уже родил!

— Настя, ну тебя к дьяволу! Я сегодня не в подходящем настроении для клуба весёлых и находчивых.

— Да какие тут шутки, Оксана Анатольевна.

Разова достала из кармана айфон, полистала. Передала заведующей, открыв нужную ссылку.

— Вот, читайте!

Оксана послушно уткнулась в экран и прочитала вслух:

— «Томас Бити, урождённый Трейси Лагондино — транссексуал, сделавший операцию по смене пола в две тысячи втором году и ставший известным как первый „беременный мужчина“ после того, как забеременел путём искусственного оплодотворения в две тысячи седьмом году. На рождение ребёнка Бити сподвигло бесплодие жены; они воспользовались банком донорской спермы».

Поцелуева посмотрела на Разову.

— Бред какой-то!

Настя только плечиками пожала. Да-да, теперь у Настеньки Разовой были изящные плечики. Стройные, прокаченные в спортзале.

Оксана пробежала статейку глазами.

— Так! Ты мне туфту не гони. Точнее пусть эта… этот Томас… Короче! Матка у неё есть. Яичники есть! Вот и рожает. Всё естественно. Троих уже родила.

— Родил. Юридически он считается мужчиной, — поправила ординатор заведующую.

Оксана Анатольевна вспылила:

— Юридически эта Томас может считаться хоть роялем, а хоть и скворечником! — Она швырнула Насте айфон, та еле успела поймать. — Но пока он… оно… она! Пока она, имея матку, вынашивает и рожает — оно женщина! Она! Всё! Что ты ко мне лезешь со своими беременными транссексуалами!

— Оксана Анатольевна, просто к слову пришлось!

Настенька растерянно захлопала ресничками.

Поцелуева вздохнула.

— Прости. Ты здесь ни при чём. Я… Так что там с этой веганкой?

— Моносыроедкой, — поправила Настя и тут же осеклась под грозным взглядом Оксаны Анатольевны. — Кхм! Все анализы набраны и отправлены. Ждём результатов. Я госпитализировала её в изолятор. Одна только проблемка, Анастасия Евгеньевна. Муж Алексеевой запретил ей есть больничную еду. Она варёная и мясная. Сказал, что сам ей будет носить. Чтобы мы её здесь «падалью не травили». Это я цитирую.

Оксана встала, подошла к стене, уткнулась лбом в так раздражавшую её графику Леонардо да Винчи и стала что-то тихо бубнить себе под нос. Настя некоторое время стояла в растерянности. Когда уж заведующая стала стукаться о картину лбом, она позволила себе поинтересоваться:

— Оксана Анатольевна, у вас всё в порядке? Что вы там шепчете?

Оксана Анатольевна, сделав глубокий вдох, а затем и мощный выдох, обернулась к молодому доктору:

— Мантру, Тыдыбыр. Мантру. Мантру от Викентия Викентьевича Вересаева: «… не нужно ничего принимать к сердцу, нужно стоять выше страданий, отчаяния, ненависти, смотреть на каждого больного, как на невменяемого, от которого ничего не оскорбительно»^[30].