Читать книгу - "Дальний приход - Николай Коняев"

— Так надо, Оля… — Тамара Алексеевна вытерла слезы и уже спокойнее кинула крестик в сторону обрыва.

Потом она посмотрела на горбоносого, словно ожидая похвалы.

— Правыльно сделала! — похвалил тот и, освободив шею Валентина Михайловича, почти дружески похлопал его по плечу. — Давай, дарагой, теперь твоя очередь… Если сам умереть не боишься, о женщинах подумай своих… Что с ними будет, когда они с нами без тебя останутся?

Спутники горбоносого весело загоготали.

И третий крестик, блеснув на солнце, пропал в пропасти.

4

— Ну а тебе что? Тебе особое прыглашение надо? — услышал Петр голос горбоносого и не сразу сообразил, что это относится к нему. — Ты крест снымать будешь?

Пальцы Петра с такой силой сжали кусок кремня, поднятого у полуразрушенной ограды сада, что уже не различить стало, где рука, а где камень…

Никто из Толкуновых не загораживал сейчас горбоносого, и Петр шагнул к нему, заранее отводя назад руку с камнем.

— Вах-вах! Какой джыгыт, а! — Горбоносый перехватил руку Петра, а низкорослый обхватил его сзади за шею и вот — и не прошло и мгновения, как Петр был поставлен на краю обрыва.

Закружилась голова — такая пропасть открывалась внизу…

— Может, передумаешь, а?

Петр попытался шевельнуть рукою, но ничего не получилось, так крепко зажимали его запястья.

— Нет… — прохрипел он.

— Ну, тогда прощай, дорогой… — проговорил горбоносый, и Петр замер, ожидая толчка сзади, но тут заговорил низкорослый абхаз.

— Погоды! — сказал он горбоносому. — Зачем торопыться… Объясни ему, что, если он не боится умереть, пусть о блызкых подумает… Они же умрут все, джыгыт, если ты креста не снымешь!

— При чем тут мы?! — закричала Тамара Алексеевна. — Мы же все сделали, как вы говорили!

— Вы сделалы, глупый женщина… — сказал горбоносый. — Но сейчас надо, чтобы и он сделал… Поймы такой простой вещь… Если мы его убьем, надо будет и вас конкретно убивать!

— Петя… — проговорила Тамара Алексеевна. — Я прошу тебя, Петенька, сделай, ради Бога, то, что они говорят…

Жара стала еще тяжелее.

От зажимавшей горло руки нестерпимо пахло чем-то резким и неприятным.

Петр мучительно пытался вспомнить, что нужно делать перед смертью, что надо говорить в последнюю минуту, что надо чувствовать, он ведь знал, он читал об этом, но нет, вспомнить не мог.

Раскаленным был воздух, раскаленными — камни, раскаленным — небо. Что-то возникло в дрожащем воздухе, как в том отполированном кусочке кремня, который Петр по-прежнему зажимал в руке.

Что это было?

Лицо?

Чье лицо?

— Ты выкинешь крест, последный раз спрашиваю?! — раздался голос горбоносого.

— Нет!

— Нет?! — взвизгнула Тамара Алексеевна. — А ты, ты, Валентин, чего молчишь? Нас же убьют из-за него! Прикажи ему!

Но Петр не слышал, что говорил ему Толкунов.

Он вглядывался в возникший лик и пытался рассмотреть и — почему-то он твердо знал сейчас, что это очень важно! — запомнить его, но лик истаял, растворился в дрожании воздуха.

— Ну так что, джыгыт? — спросил горбоносый. — Бросать их в пропасть, или ты сделаешь то, что тебя просят?

— Ты совершаешь ошибку… — Петр прямо взглянул на него. — Это чужие мне люди.

— Значит, бросать? — как-то нехорошо усмехнулся горбоносый.

— Поступай, как знаешь… — Петр закрыл глаза, чтобы не видеть мерзкой усмешки.

— А ты не снимешь крест?

— Нет…

— Ну, тогда все!

Руки абхазцев, сжимающие запястья Петра, ослабли, потом разжались совсем, и он напрягся, ожидая, что вот сейчас и начнется его падение в пропасть…

5

Но ничего не случилось.

— Ты в штаны-то не наделай, джигит! — раздался со стороны голос горбоносого. — И от края отодвинься, а то сам упадешь ненароком!

— Что?! — Петр быстро обернулся.

Парни почему-то отходили от него.

— Да ничего! — уже не коверкая русского языка, сказал низкорослый. — Иди, гуляй дальше. Мы конкретно пошутили.

— Пошутили?! — с кулаком с зажатым в нем куском кремня Петр бросился на низкорослого, который стоял к нему ближе других, но низкорослый успел увернуться, и удар пришелся по плечу.

— Ты что?! — закричал низкорослый, отскакивая. — Ты что, сумасшедший совсем? Приколов не понимаешь, да?

А горбоносый вытащил из нагрудного кармана рубашки темные очки и, надев их, сразу превратился в обычного городского парня.

— Ты такой дикий, джигит! — сказал он Петру. — Наверное, в горах здесь живешь, да? Телевизора не смотришь?

И он двинулся по тропинке к заброшенному саду…

Петр смотрел вслед, но вот парни исчезли за выступом скалы, и пусто стало на тропинке, словно здесь ничего и не было. Только взрывом гортанного хохота рвануло из-за скалы, где скрылись парни.

Загрохотав, хохот раскатился по ущелью эхом.

— Пошли… — тронув Петра за плечо, проговорил Валентин Михайлович. — Мы напрасно задерживаемся… — Да… — Петр с трудом разжал сжимавшие кремень пальцы. Кремень упал на дорогу, а на ладони закровоточила царапина. — Да… Надо быстрее спуститься к стоянке. Я парней возьму, и мы заставим этих козлов все ущелье обползать, чтобы крестики отыскать!

Они уже подходили к стоянке автобусов, когда Валентин Михайлович придержал Петра, пропуская вперед женщин.

— Погоди… — сказал он. — Не торопись…

— Как не торопиться? Надо скорее собирать мужиков и идти разбираться с этими козлами, пока они не смылись…

— Не надо… — сказал Валентин Михайлович. — И возвращаться не будем. И рассказывать тоже ничего не надо.

— Не надо?!

— Нет. Не надо. Ты слышала, Оля?!

— Да… Мама сказала мне…

— А ты?! — Валентин Михайлович заглянул в лицо Петру. — Ты сделаешь, как я прошу?

Какое-то полное опустошение охватило Петра.

— Сделаю… — еле слышно проговорил он.

В этот день Петр долго сидел на берегу моря.

Вначале он купался, уплыв далеко в море, потом просто лежал на остывающей гальке, потом, когда стало холодно, собрал возле зарослей сухих веток и развел костер. Когда костер разгорелся, море, такое большое и в сгущающихся сумерках, сразу прижалось к берегу…

Время от времени Петр подкидывал в огонь сухие ветки и смотрел, как вспыхивают они, как поднимаются в темное южное небо тысячи искр, как медленно истаивают они в темноте, и ни о чем не думал, ничего не вспоминал…