Читать книгу - "Линия красоты - Алан Холлингхерст"

— Буду счастлив, — ответил Ник.

Человек в черном пиджаке начал убирать тарелки, и в это время Ник ощутил, что наркотическая легкость и веселье стали как-то выцветать, из них уходит что-то главное, душевный подъем словно надламывается изнутри. Пройдет четыре-пять минут — и подъем сменится плоским, бесцветным упадком сил. Однако вскоре подали вино, и Ник понадеялся возместить спиртным то, чего не добрал кокаином. Он заметил, что сам Бертран пьет только воду «Мальверн».

Некоторое время Ник пробовал разговаривать с дядей Эмилем о металлоломе (на французском времен Корнеля и Расина), но Бертран, немного послушав их с натянутой улыбкой, не перенес, что на него перестали обращать внимание, и вмешался:

— Ник, объясните мне только одно. Видит бог, я не знаю, что вас связывает с моим сыном. Не хочу лезть в ваши дела, не хочу задавать слишком много вопросов…

— А…

— Скажите мне только одно: деньги-то это дело принесет?

— Конечно, папа, — быстро ответил Уани.

Ник покраснел, с ужасом понимая, через какую пропасть только что перепрыгнул, и добавил:

— Я же эстет, помните? И в деньгах и тому подобном совершенно не разбираюсь. — И растянул губы в улыбку.

— Знаю, знаю, вы человек пишущий… — проговорил Бертран, и снова Нику показалось, что он старается его унизить.

Но Ник знал, что сценарист — важная персона на киностудии, и, хоть ему самому пока похвастаться было нечем, гордо ответил:

— Да, я пишу.

Слишком поздно он сообразил, что следовало бы поимпровизировать, под держать Уани, облечь в плоть и кровь то, что его отец считал пустыми фантазиями.

— Ты знаешь, папа, я хочу издавать журнал, — сказал Уани.

— Да-да, — отдуваясь, проговорил Бертран. — Что ж, журнал — дело хорошее. Но пойми, сынок, красоваться на страницах какого-нибудь чертова журнальчика — одно, а вот самому этот чертов журнал издавать — совсем другое!

— У меня будет не такой журнал, — вежливо, но твердо ответил Уани.

— Хорошо, хорошо, но ведь он тогда не будет продаваться!

— Я собираюсь делать журнал об искусстве. Высококлассные фотографии, на лучшей бумаге, прекрасная печать. Всякие экзотические вещички, здания, индийские скульптуры, в таком роде… — Ник догадался, что Уани мучительно вспоминает разговоры с ним. — Миниатюры… Ну, и так далее.

Сам Ник, даже в похмелье, мог бы рассказать об этом в тысячу раз лучше — но было что-то трогательное в том, как неуклюже излагает Уани свою мечту.

— И кто же, по-твоему, будет все это покупать?

Уани пожал плечами и развел руки.

— Это будет очень красиво.

Ник почувствовал, что пора вмешаться.

— Люди будут покупать этот журнал по тем же причинам, по которым коллекционируют вещи, о которых он будет писать.

Бертран задумался, склонив голову набок, пытаясь понять, чепуха это или нет. Потом сказал:

— Высокое качество и все такое требует кучу денег. Журнал твой будет стоить десять, может, даже пятнадцать фунтов за номер. — И сердито отпил из бокала.

— Реклама у нас тоже будет высококлассная, — сказал Уани. — Ну, знаешь, Гуччи, Картье… «Мерседес». — Эти имена явно говорили его отцу — да и ему самому — больше, чем Ватто или Борромини. — Сейчас людям нужна роскошь. Вот на чем можно хорошо заработать.

— А название-то ты этому чертову журналу придумал?

— Да, мы его назовем «Линия S», как кинокомпанию, — как ни в чем не бывало ответил Уани.

Бертран поджал пухлые губы.

— Как-как? Не понял. Какая еще линия? Что это за название, которого понять нельзя?

— Мне показалось, что он сказал «Линия секс», — вставила Мартина.

— Секс?! — взревел Бертран.

Идея названия принадлежала Нику, и он почувствовал, что должен объясниться.

— Линия S — это двойной изгиб, как, например, у луковичной главки или у песочных часов…

Он прочертил в воздухе линию, и Моник, покровительственно улыбаясь, повторила его жест.

— Сначала так, а потом вот так, — сказала она.

— Вот именно. Она впервые возникает на… ну, на Ближнем Востоке, а в английской архитектуре встречается начиная с четырнадцатого века. Это то, что Хогарт назвал «линией красоты». Хотя, правда, у него этот термин имеет двойной смысл, — продолжал он, все яснее чувствуя, что говорит совсем не то, что нужно, — у него имеется в виду одушевляющий принцип как таковой… — Тут он умолк и помахал рукой в воздухе, понимая, что на этом лучше остановиться.

Бертран отложил нож и вилку, значительно улыбнулся, подождал, пока все замолчат и повернутся к нему.

— Знаете ли… э-э… Ник, — неторопливо начал он, — я в эту страну приехал уже почти двадцать лет назад, в шестьдесят седьмом. Не лучшее было время для Ливана, да, черт побери, не лучшее — вот я и решил попытать счастья в Лондоне. Смотрю я вокруг и вижу, что у вас тут полным ходом развиваются супермаркеты — ну, знаете, самообслуживание, то, се, для вас-то это дело привычное, вы, может быть, каждый день туда ходите, но тогда!..

Ник кивнул, пытаясь сообразить, окончен ли разговор о «Линии S».

— Нет, я понимаю, — холодно ответил он, — какая тогда произошла… революция.

Как все эгоцентрики, Бертран не мог даже предположить, что над ним иронизируют.

— Вот именно, черт побери! Именно революция! — Жестом он пригласил человека в черном пиджаке подлить гостям вина и с выработанной годами благосклонностью смотрел, как бургундское льется в резные бокалы. — Начал я, знаете ли, с фруктового магазинчика в Финчли. — Он махнул рукой, жестом показывая, что это было очень-очень давно, почти в иной жизни. — Купил его и стал там торговать цитрусовыми — наш продукт, кстати говоря, мы сами его выращивали, ни у кого покупать не приходилось. Ливан — идеальное место для фруктов. Был. За последние двадцать лет оттуда, конечно, все ушло. Фрукты, мозги, таланты… Теперь ни один человек с мозгами и талантом не захочет жить в этом чертовом месте!

— Понимаю, гражданская война…

Ник пытался расспрашивать Уани о Ливане, но всякий раз, как заходил разговор на эту тему, тот становился молчалив и уклончив, и Ник бросил расспросы. И вот, пожалуйста! Теперь он чувствовал, что идет по минному полю.

— Знаете, наш дом разрушило бомбой, — сказала Моник так, словно не ждала, что ее кто-нибудь услышит.

— Какой ужас! — поспешил ответить Ник.

— Да, это было ужасно.

— Вот именно, — загремел с другого конца стола Бертран. — Как только что заметила мать Антуана, наш семейный особняк буквально сровняли с землей.

— Это был старый дом? — спросил у нее Ник.

— Да, довольно старый. Не такой, как этот, конечно… — И она вздрогнула, словно теперь ей приходилось жить в средневековом замке. — У нас остались фотографии, много…