Читать книгу - "Piccola Сицилия - Даниэль Шпек"

Мими танцевала с остальными женщинами. Альберт сказал Ясмине:

– Будь осторожна, теперь мы попадаем под подозрение уже не как евреи, а как итальянцы. Если солдат спросит у тебя удостоверение личности, просто говори ему, что ты еврейка, поняла?

За столиками перед кафе на проспекте Жюля Ферри, где еще вчера сидели немцы, кельнеры обслуживали новых посетителей, и вместо немецкого «как дела?» они теперь приветствовали клиентов иначе: How are you? – с такой непринужденностью, будто были старинными приятелями. И это в то время, когда в нескольких километрах севернее еще шли бои. Удивительно, думала Ясмина, какая короткая память у людей. А может, все как раз наоборот: тысячелетний опыт жизни под властью сменяющих друг друга завоевателей заставляет нас с равнодушным дружелюбием приветствовать очередных чужаков. Как постояльцев в отеле, которые приезжают и уезжают. С той лишь разницей, что эти ведут себя не как постояльцы, а как хозяева отеля.

* * *

Альберт, Мими и Ясмина сели в пригородный поезд в сторону Piccola Сицилии. На половине пути – там, где разбомбленные рельсы причудливо вставали дыбом, – им пришлось пересесть на другой поезд, который пришел им навстречу от порта. Сердце Ясмины колотилось, когда она вдохнула запах моря. Соль и водоросли, запах ее детства, к которому сейчас примешивалась едкая вонь обгоревшего металла и горючего. Над Эль-Ауиной поднимался дым. Аэродром превратился в кладбище свастик. Неестественно задранные стабилизаторы, обугленные стальные скелеты, рухнувшие великаны. На разбомбленном поле стояли сотни, тысячи, десятки тысяч немцев и итальянцев в военной форме песочного цвета, кто с покрытой, кто с непокрытой головой под солнцем, их охраняли вооруженные британские и американские солдаты в шлемах. Они пересчитывали пленных. Число получилось огромное – 230 000. Вдвое больше, чем в Сталинграде. Позднее историки назовут поражение Африканского корпуса поворотным моментом в войне. Самое крупное поражение сил «оси», начало обратного завоевания крепости Европы. Но сейчас каждый думал лишь о том, как протянуть до завтрашнего дня.

* * *

Сойдя с поезда, Ясмина не узнала улиц, на которых играла в детстве. Сюрреалистическая картина опустошения, бессмысленный кошмар, от которого Ясмина никак не могла очнуться. Пахло пеплом и разложением. Всюду завалы, мусор и сгоревшие автомобили, раскиданные и перевернутые, как игрушки, брошенные каким-то великаном, который в злобной ярости протопал по улицам и двинулся дальше. В асфальте зияли глубокие воронки, между ними валялись трупы собак, облепленные мухами. Обвалившиеся фасады домов обнажали внутренность комнат – гротескные кукольные домики. Сквозь прорехи в крышах сияло небо. Дом семьи Скемла, калабрийские виллы и Бен Сайдан… одни руины. Здесь, в порту, бомбардировщики оставили еще больше разрушений, чем в центре. Кого теперь ненавидеть больше – англичан и американцев или немцев и итальянцев? Почему они устроили свою проклятую войну в раю ее детства? Всю дорогу от вокзала до рю де ля Пост Альберт, Мими и Ясмина думали об одном и том же, не произнося этого вслух: хоть бы уцелел наш дом!

* * *

С улицы он выглядел почти как обычно.

– Камни терпеливы, – с облегчением сказал Альберт.

– Слава Богу! – воскликнула Мими.

Только мезуза больше не висела на дверном косяке – кто-то сорвал ее, остался лишь гвоздь. Мими осторожно открыла дверь. Та без усилий распахнулась и тут же сорвалась с петель. То, что они увидели за ней, разбило им сердца. Прихожая представляла собой гору камней. Стены и потолок наполовину обрушились. Их дом больше не стоял, он висел на ниточке. Держался на себе самом, упорный, как боксер, не желающий падать в нокаут. Бомба проломила крышу и перекрытия, перед тем как взорваться на кухне. Стена со стороны сада почти отсутствовала. Зияющая дыра походила на театральную сцену без занавеса, только непонятно было – то ли ты смотришь на сцену, то ли сам стоишь на сцене, а из зрительного зала на тебя таращится пустота.

Ковры исчезли. Обеденный стол, стулья, столовое серебро… Осталось только пианино Виктора. Словно реликт из потерянного мира, оно стояло посреди опустошения, с расколотой деревянной облицовкой, покрытое пылью. Из туалета исходила жуткая вонь. Открыв туда дверь, Мими не сдержала возгласа омерзения. Солдаты справляли там нужду как скотина.

– Здесь нельзя оставаться, – сказала она.

Альберт не произнес ни слова. В глазах его стояли слезы. Ясмине больно было видеть отца таким беспомощным. Мужчина, стыдящийся того, что не может обеспечить семье кров. Она взяла его за руку и сказала:

– Папа́, мы построим его заново.

Он кивнул, благодарный за ее жест, но безо всякой надежды. Насколько решительно он боролся за своих пациентов, настолько же потерянным и обессиленным был в делах собственной жизни.

* * *

Они направились к морю, чтобы отдышаться от вони. Вялый прибой покачивал на волнах безжизненные тела в военной форме. Безымянные немцы, которые пытались спастись в воде, но и там их скосило. Мими прижала ко рту ладонь. Солдаты были возраста Виктора. Родители их никогда больше не увидят. Кто придет их похоронить?

– Смотрите!

Мими извлекла что-то из мусорной кучи на обочине. Мезуза. Нет, не просто мезуза, а их мезуза. Которую Альберт прибил к двери, когда они въехали в дом. Поцарапанная, грязная, но целая. Мими растерянно вытерла ее, открыла и достала изнутри свиток с молитвой, пергамент был невредим. Как она тут оказалась?

– Ангел нам ее подкинул.

– Мими, – проворчал Альберт, недоверчиво обследуя мезузу.

– Немцы сорвали ее с двери и выбросили. Но какой силач смог бы докинуть ее до пляжа?

– Может, она валялась на дороге, – предположила Ясмина, – и ее утащили собаки?

Кто знает. Мими забрала свою находку у Альберта и решительно объявила:

– Альберт! Это Божий знак. Мы отстроим наш дом заново!

Альберт молчал. Ясмина знала, о чем он подумал: на какие деньги?

Всю обратную дорогу в поезде Мими составляла список самого необходимого, что нужно купить. Матрацы. Кастрюли и тарелки. Лопаты. Брезент, который они натянут вместо стен и потолка. Деревянные балки, цемент и кирпичи. Рабочих они оплатить не смогут. Рассчитывать можно только на собственные руки.

– Вы станете первыми гостями в нашем доме, – сказала Мими Хадийе.

– Иншалла.

Для последнего ужина Хадийя приготовила острый кускус с тыквой и барашком, а к нему масфуф, кашу с гранатами и пахлаву с миндалем. Настроение за столом царило приподнятое, почти праздничное. После еды Альберт обнял Латифа с такой сердечностью, что тот едва не расплакался. Заметив взгляд Ясмины, он смущенно вытер глаза.

Ясмина произнесла вслух то, что думали все:

– Что будем делать с немцем?

Альберт отправился к Морицу, лежавшему в темноте, Ясмина последовала за отцом. Альберт измерил раненому температуру и снял повязку. Он говорил негромко, Мориц дрожал и, казалось, мало что понимал.