Читать книгу - "На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник) - Пэлем Грэнвил Вудхауз"

– Черт бы побрал все эти овощи!

– Да, сэр. Ваша озабоченность совершенно понятна. Я мог бы добавить, что повариха выразилась в том же духе, когда я ее информировал о затруднениях, постигших мистера Финк-Ноттла. Ее сердце исполнилось сочувствием к его страданиям.

Я не желал ничего слушать о поварихах с чувствительным сердцем и собирался сообщить об этом Дживсу, но тут он вновь заговорил:

– Она поручила мне известить мистера Финк-Ноттла, что, если он соблаговолит посетить кухню вечером, когда все улягутся спать, она будет рада снабдить его холодным пирогом с телятиной и почками.

У меня возникло такое чувство, будто сквозь тучи вдруг засияло яркое солнце, или будто я неожиданно выиграл пари, или темная лошадка, на которую я поставил, на последних десяти ярдах обошла соперника и неожиданно выиграла забег. Ибо опасность, которая угрожала сломать ось Бассет – Финк-Ноттл, предотвращена. Я знаю Гасси как облупленного. Лишите его протеинов и аминокислот – и он утратит свое обычное дружелюбие и превратится в угрюмого человеконенавистника, который как собака набрасывается на своих ближайших и дражайших и весьма ощутимо их кусает. Но дайте ему отвести душу холодным пирогом с телятиной и почками, позвольте ему удовлетворить его, что называется, законные притязания, как его злость мигом испарится и он снова обретет свою прежнюю привлекательность. Мрачной мины как не бывало, на губах играет добродушная улыбка, вместо едкого сарказма – медовый бальзам, и на любовном фронте полный ажур. Сердце мое наполнилось благодарностью к поварихе, чья находчивость решила дело.

– Дживс, кто она?

– Сэр?

– Эта спасительная повариха? Хочу особо ее помянуть в моих вечерних молитвах.

– Ее фамилия Стокер, сэр.

– Стокер! Вы сказали – Стокер?

– Да, сэр.

– Странно!

– Сэр?

– Впрочем, не важно. Просто довольно странное совпадение. Вы уже поговорили с Гасси?

– Да, сэр. Он проявил полную готовность к взаимодействию. Планирует посетить кухню сразу после полуночи. Холодный пирог с телятиной и почками, конечно, не более чем паллиатив…

– Напротив, это любимое блюдо Гасси. Сам слышал, как в «Трутнях» даже в те дни, когда там подают карри, Гасси заказывает пирог. Он его обожает.

– Вот как, сэр? Это радует.

– Вот именно. Этот урок учит нас, Дживс, никогда не отчаиваться и не поворачиваться лицом к стене, ибо надежда остается всегда.

– Да, сэр. Не желаете ли чего-нибудь еще?

– Спасибо. Мне больше нечего желать.

– В таком случае позвольте пожелать вам покойной ночи, сэр.

– Покойной ночи, Дживс.

Он ушел, а я с полчаса провел в обществе Эрла Стенли Гарднера, но потом обнаружил, что внимание у меня рассеивается и я с трудом слежу за нитью повествования. Мысли мои все время возвращались к этой судьбоносной поварихе. Удивительно, что фамилия у нее оказалась Стокер. Может, родственница?

Я ясно представлял себе эту спасительную стряпуху. Полненькая, краснолицая, в очках, наверное, способна иногда поворчать, если ей попадешься под руку, когда она печет торт или колдует над соусом, но сердце у нее золотое. Несомненно, изможденный вид Гасси тронул ее нежную душу: «Бедный парень, надо его подкормить». А может, она любит золотых рыбок и прониклась нежностью к Гасси, потому что он напоминает ей о них. А может, она в детстве состояла в скаутах. Во всяком случае, во имя чего бы она ни творила добрые дела, она заслуживает награды от Бертрама, и я поклялся, уезжая, отвалить ей полновесные чаевые. Буду щедрой рукой метать кошельки с золотом.

Вот таким размышлениям я предавался, чувствуя, что с каждой минутой становлюсь все более великодушным, когда ко мне ввалился не кто иной, как Гасси собственной персоной, и я понял, что был совершенно прав, сказав, что он осунулся. На нем лежала отчетливая печать голодной шпинатной диеты.

Я понял, зачем он пришел. Наверное, хотел спросить, что я делаю в Тотли-Тауэрсе, ибо, естественно, это ведь не могло его не занимать. Однако, как оказалось, Гасси волнует совсем другой предмет. Он с ходу пустился яростно поносить растительный мир, в особенности же досталось брюссельской капусте и брокколи, а не шпинату, как можно было бы ожидать. Время шло, но мне не удавалось вставить ни слова, и когда я наконец получил возможность заговорить, голос у меня дрожал от сочувствия.

– Да, Дживс мне все рассказал, – проговорил я, – и сердце у меня обливается кровью.

– Еще бы! Оно у тебя должно так обливаться, чтобы ведра подставлять, если только в тебе есть хоть капля гуманности, – пылко отозвался он. – Слова бессильны передать, как я настрадался, особенно когда гостил в Бринкли-Корте.

Я кивнул. Мне-то отлично известно, какая это пытка. Уж где-где сидеть на вегетарианской диете, только не в Бринкли, когда на кухне орудует несравненный повар тетушки Далии. Сколько раз, пользуясь ее родственным гостеприимством, я сожалел перед обедом, что у меня всего один желудок.

– Из вечера в вечер мне приходилось отказываться от шедевров Анатоля, а если я тебе скажу, что два дня подряд подавали mignonettes de poulet petit due, а на третий timbales de ris de veau toulousiane^[14], ты поймешь, сколько я выстрадал.

Руководствуясь своей всегдашней политикой – находить по мере сил и дарить везде, где можно, мелкие радости, я поспешил указать Гасси на серебристую подкладку грозовой тучи.

– Твои муки чудовищны, – сказал я. – Но мужайся, Гасси. Помни о холодном пироге с телятиной и почками.

Я попал в самую точку. Страдальческое лицо Гасси немного оживилось.

– Дживс тебе все рассказал, да?

– Да, он говорит, повариха приготовит для тебя пирог, и я сразу понял, что она жемчужина среди женщин.

– Слабо сказано. Она ангел во плоти. Я как только ее увидел, сразу оценил ее по достоинству.

– Разве ты ее раньше видел?

– Ну конечно, видел. Ты что, забыл, о чем мы говорили, когда я сидел в автомобиле, собираясь ехать на Паддингтонский вокзал? Все-таки почему ты решил, что она похожа на китайского мопса, в толк не возьму.

– Кто?

– Эмералд Стокер. По-моему, ни капельки не похожа.

– При чем тут Эмералд Стокер?

Он удивился:

– Разве она тебе не сказала?

– Что?

– Что едет в Тотли-Тауэрс поварихой?

Я выпучил глаза. На миг мне показалось, что лишения, которые перенес Гасси, пагубно отразились на его подорванном тритономанией рассудке.

– Ты говоришь – поварихой?

– Странно, что она тебе ничего не сказала. Видимо, почувствовала, что тебе нельзя доверить секрет. Сразу тебя раскусила: поняла, что ты болтун. Да, она здесь служит.