Читать книгу - "Лунный свет - Майкл Чабон"

– Ты правда понимаешь?

– Да, милая. Конечно.

– Это единственное место, где я буду в безопасности.

– Знаю.

– Я хочу, чтобы все мы были в безопасности. Чтобы нашей дочери ничто не угрожало.

– Да.

– Когда я не здесь, опасность слишком велика.

– Понимаю.

– Да, ты военный. Ты понимаешь, что иногда надо принести жертву.

Дед понимал, что не должен принимать близко к сердцу ничего, сказанное ею в нынешнем состоянии. Он почти слышал, как настоятельница ему это говорит. Он знал, что бабушка воображает, будто скоро примет обеты кармелитской послушницы, и что под жертвой подразумеваются все мирские привязанности, а не их дочь на некоем языческом алтаре, окропленная кобыльей кровью. Тем не менее он не мог прогнать образ: занесенный нож, бледная шея моей мамы. Его передернуло.

– Хорошо.

– Ты правда так думаешь?

– Конечно.

Она подняла руки с одеяла, и он шагнул в ее объятия. Запах дорогого туалетного мыла. С легкой примесью нафталина.

Он стоял нагнувшись, неудобно согнув шею. Мокрая бабушкина щека прижималась к его щеке. На прикроватной тумбочке рядом с бабушкиным экземпляром «Цветочков» стоял портрет Иисуса Христа в металлической рамке: современная литография, выполненная с фотографическим реализмом. Христос был похож на Гая Мэдисона с волосами Лорен Бэколл и бородкой^{87} и смотрел прямо на деда. Взгляд наверняка должен был изображать сострадание, но дед видел только жалость. Он вспомнил, как на войне старый священник напутствовал умирающего, вспомнил, как тронули его тогда латинские слова, в которых угадывались мир и доброта. Однако смазливый Христос в рамке был просто неприятным. Томные глаза Гая Мэдисона словно говорили: «Ты упустил свой шанс, чувак. Она больше не твоя».

Дед высвободился из бабушкиных рук и отступил, чтобы посмотреть ей в лицо. Будь ее взгляд пустым, отрешенным, как пишут в книгах, ему бы легче было принять это все или хотя бы смириться. Ушло так ушло, ничего не поделаешь. Однако бабушкины глаза были не пусты, их переполняли чувства и ум. На каком-то уровне она наверняка понимала, что все эти разговоры про монашеское призвание – бред, что завтра, через неделю, через два месяца успокоительных разговоров с первоклассным психиатром все пройдет.

– Все пройдет, – сказала она, и у деда замерло сердце. – Я вижу, как тебе грустно. Христос тоже видит. Он тебя утешит.

– Не надо, – ответил дед, сдерживаясь, чтобы не посмотреть на портрет Христа. – У меня все хорошо. У нас все будет хорошо. Завтра я к тебе зайду.

Бабушка рассмеялась. Его наивность казалась ей милой.

– Ты ничего не понял, глупенький.

Он не мог этого больше выносить, но она держала его за руку.

– Я хочу кое-что тебе показать.

– Что?

– Нашего дорогого малыша, – сказала бабушка.

Она взяла бурый томик «Цветочков» и раскрыла на странице, заложенной игральной картой. Дед увидел синюю рубашку с белыми полумесяцами. Бабушка умелым движением протянула ему карту, но дед не хотел видеть картинку и переворачивать ее не стал.

Когда он вернулся домой, дядя Рэй и моя мама спали на диване перед телевизором. Передачи давно закончились, по экрану бегали муравьи электромагнитных шумов. Свет был погашен, серая рябь телевизора скрадывала цвета. Дядя Рэй сидел на краю дивана, уткнувшись подбородком в грудь. Мама лежала калачиком, положив голову дяде Рэю на колени, а тот обнимал ее одной рукой. Губы у нее были выпачканы чем-то темным – красным, если судить по недоеденному карамельному яблоку на журнальном столике.

Сцена была милая, уютная, но деду сделалось не по себе. Ему было не по себе от мерцания телевизора. Оно напоминало о блуждающих огоньках, свете гниения. Ignis fatuus^{88}: свет старого журнала со старыми новостями в мусорной корзине, робкое пламя озарения, вспыхнувшее в мозгу, когда он на машине искал бабушку по Форест-Парку. Дед попытался заново его разжечь. Призрачный мальчик бежит вприпрыжку по закатному пляжу. Корпорация РЭНД, задача коммивояжера. Топографическая эвристика в приложении к счислению пути в инерциальных системах навигации. Еще мгновение он как дурак гнался за блуждающим огоньком, почти настиг… потом огонек погас и пропал навсегда^[26]. Какая теперь разница? На больницу для бабушки, на все необходимое лечение потребуется куча денег. Авантюра с «Папапско инжиниринг» для него закончена. Надо уговорить Вейнблатта, чтобы тот выкупил его долю, а самому искать надежное место с постоянной зарплатой.

Дед подошел к телевизору. За мгновение до того, как он нажал кнопку выключения, бьющая с экрана пена энтропии сложилась в осмысленное изображение. У деда по коже пробежал мороз. Мгновение он стоял как в столбняке, глядя на знакомую картинку. Дырки вместо глаз. Черный разрез носа. Зазубренная ухмылка. Когда позднее он прочел в газете, что для заключительной передачи «Склепа Невермор» Барри Кан взял вырезанную тыкву, зажег внутри свечу и оставил огонек на сорок пять минут в эфире, у деда возникла гипотеза. Быть может, изображение осталось на фосфорном покрытии катодной трубки или отразилось под углом в атмосфере и вернулось, электронный выходец с того света.

Он выключил телевизор. Негативное изображение тыквы оставалось на сетчатке, пока и оно не погасло, как блуждающий огонек, как пламя озарения. И пока глаза не привыкли, комната была совершенно темна.

* * *

– Помнишь книгу, которая мне нравилась в детстве, «Странные дела»? – спросил я маму в тот вечер за кухонным столом, когда мы смотрели на ухмыляющийся конский череп с безумными мандалами глаз.

«Странные дела» К. Б. Колби, сборник историй о «необъяснимых» событиях и паранормальных явлениях, были бестселлером шестидесятых-семидесятых и одним из главных текстов моего детства.

– Там была похожая история, – продолжал я. – Если не путаю, передача, заставка телестанции в Хьюстоне, штат Техас, внезапно появилась на экранах британских телевизоров. Причем через много лет после того, как телестанция закрылась. Никто не знает, откуда пришел сигнал и где он был все это время^[27]{89}.