Читать книгу - "То ли свет, то ли тьма - Рустем Юнусов"

– Я так не могу, – отвечает Салават, – хотя мог бы сказать очень многое: и то, что он не читает лекции студентам, на учебный процесс ему наплевать. За последние годы он не провел ни одного занятия ни с ординаторами, ни с интернами. А я с ординаторами занимаюсь каждую неделю. Беру из отделения больного и провожу клинический разбор.

– Для этого, кстати сказать, нужна квалификация преподавателя.

– Работаем мы, а он себе часы приписывает. И так по всем разделам работы. На первом плане у него свой меркантильный интерес. Мне он говорит: пусть представители фармфирм ко мне подойдут. Я их озадачу. Ему только сунь в рот палец, он сразу руку отхватит.

Когда на кафедральное вошел шеф, то сразу же, как удав на кролика, взглянул на Салавата Зарифовича. Что ни говори, а сила воли у шефа есть. Он всех, как осьминог, держит в своих липких щупальцах.

– У нас на переизбрание идут четыре человека. К трем из них у меня вопросов нет. Им нужно оформить протокол заседания, – в нарушение всех процедурных вопросов сказал он, – а вот с Салаватом Зарифовичем проблемы. Отчет свой он мне не показал. К своим обязанностям он относится спустя рукава. От работы с научным кружком я его освободил. В отделе ординатуры на него жалуются. С работы он уходит раньше рабочего времени.

Салават Зарифович стал робко в свое оправдание говорить, что в отделе ординатуры на него не жалуются, но шеф его перебил:

– Сделаем так, – авторитетно сказал он, – пойдем Салавату Зарифовичу навстречу: дадим проработать ему еще год, а там посмотрим.

После кафедрального шеф Салавату сказал:

– Ищи себе место.

В защиту Салавата не выступил никто, в том числе и Раис Идрисович, за которого Салават в свое время замолвил слово при апробации его докторской. Я встал и, в ряду прочего, сказал, что Салават Зарифович – это золотой фонд кафедры, что у нас сместились понятия, и лучший преподаватель теперь тот, кто сам в жизни не вылечил ни одного больного.

Но плетью обуха не перешибешь.

На следующий день к Салавату Зарифовичу пришли ординаторы и в знак благодарности за то, что он проводил с ними на высоком профессиональном уровне занятия, сказали ему много теплых слов и подарили на добрую память о себе букет цветов и бронзовую статуэтку.

Салават Зарифович пошел искать правду-матку к ректору. Впоследствии о своем визите он рассказывал:

– Захожу в приемную. Секретарь мне, ни о чем не подозревая, говорит: «Подождите, я сейчас о вас доложу, и вы войдете». Она вошла в кабинет, а дверь оставила полуоткрытой, и я слышу, как ректор ей строго наказал меня к нему не впускать. Затем он вышел, сухо со мной поздоровался и сказал секретарю, что уезжает по делам. А ведь мы с ним вместе, когда я был секретарем приемной комиссии, а он проректором по учебной работе, рука об руку работали. С шефом они друзья. Его дочь под руководством шефа делает докторскую и они уже меж собой, судя по всему, все порешили – меня на ноль помножили.

Салавату Зарифовичу ничего не оставалось, как покинуть медуниверситет и устроиться на кафедру терапии института усовершенствования врачей. А ведь как непросто поменять место работы, когда ты проработал на одном месте не один десяток лет. Там его приняли с распростертыми объятиями. Для них Салават Зарифович был все равно что манна небесная. Заведующий кафедрой сразу же поделился с ним половиной часов лекционного курса. Салават стал читать лекции врачам по двадцати пяти темам. Это очень большой материал, который не смог бы осилить ни один из наших преподавателей. А коммерческую группу студентов из Индии, которую по кардиологии должен был вести на английском языке Салават, подхватила на первых порах ординатор первого года. Она всего лишь в прошлом году окончила шестой курс и звезд с неба, будучи студенткой, учтиво говоря, не хватала. Английским языком она владеет с грехом пополам, а уж про знания и говорить нечего. В конечном итоге индусы стали роптать, и непонятно было, кто же за этот цикл получил коммерческие деньги. Да и некому стало преподавать на уровне кардиологию нашим студентам. Ставка освободилась, но, как исстари на Руси говорят: «Было бы корыто…»

Теперь уж не с кем мне на кафедре поговорить о больных, обсуждая тот или иной интересный клинический случай.